Оценка положения в стране, которая дана П. А. Кропоткиным в переданном лейбористам послании, развернута в его заметках, датированных 23 ноября того же 1920 года. Это, по-видимому, последняя рукопись Кропоткина, опубликованная под названием «Что же делать?» в 1923 году в берлинском журнале «Рабочий путь» (N 5) как его политическое завещание.
Кропоткин рассматривает революция в Росси как стихийный процесс, подобный землетрясению или тайфуну, «набегающему на берега Восточной Азии». Это - катастрофа, которую подготовили «все предшествовавшие революции…» Этому стихийному движению ничто и никто не может противостоять.
Любопытна также мысль Кропоткина: «В таком положении стоит и правящая сейчас партия. Она уже не правит, ее несет течение, которое она помогла создать, но которое теперь уже в 100 раз сильнее ее». Пять месяцев назад в послании, переданном лейбористам, совершенно определенно говорилось, что именно правящая партия, подавляя инициативу масс и прибегая к командно-бюрократическим методам управления, мешает развитию революции, строительству снизу и т. д.
Он писана ситуация хаоса, в котором должны были возникать признаки самоорганизации. Веривший совсем еще недавно в неизбежность победы местных творческих сил, теперь он убежден в том, что время упущено, остановить стихийное развитие событий оказалось невозможным, и «роковым образом придет реакция». Ее приход абсолютно неизбежен. «Точно так же, как неизбежно углубление поверхности воды позади каждой волны…»
П. А. Кропоткин предсказал наступивший за этим длительный период тоталитаризма («самодержавия в худшем его виде»), хотя он не смог проанализировать два события, пришедшиеся как раз на последние месяцы его жизни и первые - после его кончины. Повстанческое движение крестьян в Тамбовской губернии в 1920-21 гг. и Кронштадский мятеж в марте 1921 года, жестоко подавленные властью, выдвигали требования устранения партийных руководителей из советов, восстановления свободной торговли, отменены продразверстки. Реакция восторжествовала над хаосом революции, уничтожив последние надежды на творчество новых форм жизни.
Кооперация, на которую он так надеялся, к концу года полностью была разгромлена. Даже дмитровских кооператоров и сотрудников краеведческого музея (среди них - Анна Шаховская) в ноябре 1920 года без какой-либо причины арестовали и заключили в Бутырскую тюрьму.
21 декабря Кропоткин отправляет письмо старому другу Вере Николаевне Фигнер, которая интересовалась, сможет ли он приехать в Москву, чтобы прочитать лекцию.
«Насчет моего приезда, - пишет Петр Алексеевич,- должен сказать, что здоровье мое за последнее время так ненадежно, что и думать не могу о поездке. Сердце беспрестанно мучает, и притом должно быть, еще малярия через день. В придачу случились еще невралгии - жестокие каких я не помню с Женевы, больше сорока лет тому назад…
Ну а лекцию - подавно не прочесть! Недавно я говорил на юбилее Дмитровского союза кооператоров. Еле договорил минут 20, с отчаянной болью в сердце…» 1
1ГАРФ, ф. 1129, оп. 2, ед. хр. 173.
На собрании кооператоров, где Кропоткин выступил с речью, которая окажется его последним публичным выступлением, «вышел большевик и спокойно сказал, что это, мол, похороны союза…». Свободно сложившийся союз решено превратить в бюрократическую организацию, в одну из канцелярий губернского продкомитета. Говоря об этом с горечью, Петр Алексеевич вспоминает: «Начиная с 1-го Интернационала (с 1872 г.), мы постоянно боролись против правила социал-демократов: раз не наше - пусть лучше не существует! Таков неизбежный лозунг Государственной революции…». И вот дошло дело до кооператоров. А ведь совсем недавно доказывал он Ленину, насколько важно сохранить эту форму народного творчества. И он вроде бы соглашался, но назвал это все мелочами, пустяками, переключившись на свою главную тему - беспощадной классовой борьбы. В ушах звучал его резкий, напряженный голос:
«Борьба прямая и открытая, борьба до последней капли крови - вот что нам нужно!… от подпольной работы до красного массового террора… до гражданской войны, до войны на всех фронтах, до войны одних против всех…». Вспомнился Петру Алексеевичу человек из далекого прошлого - Сергей Нечаев, иезуитскому катехизису которого пытался противопоставить свою, ненасильственную, программу кружок чайковцев. Всю жизнь разрабатывал он нравственные основы анархизма, а теперь завершает «Этику» - анархическую, а значит общечеловеческую реалистическую, гуманистическую, этику взаимопомощи и солидарности… Но какова будет ее судьба? Ведь Ленин говорил ему: «Только такая борьба увенчается успехом. Все остальные способы, в том числе и анархические, сданы историей в архив, и они никому не нужны, никуда не годятся, никого не привлекаются только разлагают тех, кто так или иначе завлекается на этот старый, избитый путь…» В тот же день им написано последнее его письмо к Ленину, в котором поднимается вопрос о практикуемом ЧК захвате заложников с последующим их расстрелом. Оно было доставлено в Кремль, но никакого ответа не последовало.
Завершался двадцатый год…
В самом начале наступившего 1921 года к постоянно мучавшей болезни сердца добавилось воспаление легких. В. Д. Бонч-Бруевич сообщил об этом Ленину, который распорядился отправить в Дмитров для Кропоткина, специальный поезд с продовольствием с указанием, что он не подлежит осмотру и конфискации, а также лучших врачей во главе с наркомом здравоохранения Н. Я. Семашко и профессором Д. Плетневым. Состоялся консилиум, после чего врачи уехали и с больным остался его друг, врач по специальности, Александр Атабекян. «Известия ВЦИК» стали каждый день публиковать бюллетени о состоянии здоровья больного. 23 января наступило улучшение и появилась надежда на выздоровление. Петр Алексеевич смог заняться корреспонденцией, а в прессу попали его слова: «Меня огорчает, что людям, столь занятым и заваленным работой, пришлось пожертвовать драгоценным для них временем и, быть может, отдыхом… Я не понимаю, от чего меня лечат…» . Но улучшение было недолгим. Через неделю внезапно снова поднялась температура - начался второй этап воспаления.
Теперь с каждым днем ему становилось все хуже. Он надолго терял сознание, периоды просветления становились все короче и короче. В один из таких моментов Петр Алексеевич принялся рассказывать о своей самой большой сибирской экспедиции, и на конверте Общества сближения с Англией начертил свой Олекминско-Витимский маршрут: от лены на Витим, потом на юг, через Мую к Чите. По-видимому, ему вспомнилось наиболее яркое впечатление жизни…
