при чем я 1) никогда не пыталась восстановить 2) никогда не верила осведомителям, зная как люди невнимательно читают <
поверх строки: не умеют ни читать, ни говорить>. Так и оставалось.
<зачеркнуто: А помню я Вам совсем писала другое и про другое>.
То же, что я <поверх строки: мне> лично приходилось читать, никогда меня не обижало и не задевало, напротив (последние годы) <зачеркнуто: Это о писаниях> я первая подтверждала, что — верно, что лучше, например — о себе по своему, чем о другом по никакому. Взяла того, что* у Вас от меня в руках? Отрывки отрывков, вне контекста. Ведь и я сама, когда случайно напала на свою старую вещь сразу поняла: что? о чем? должно войти (потом <нрзб> но <зачеркнуто: нужны время, охота> в первую секунду: только удар узнавания, как когда на улице встречаешь человека, которого явно ты знаешь — зная — но я? Когда? кто?
Это о писаниях. Carte blanche [163], дружок, все без зазрения совести. И что помнили о писаниях: мне в тысячу раз приятнее, чтобы человек сказал, думал обо мне хорошо и говорил плохо, чем обратное. (Думал человек обо мне — моее). Есть жуткие (и совершенно естественные совпадения). Так, например, у меня еще к Рильке был такая запись (по французски) [164].
И недавно читала в письме Lespinasse: [165] —
Вся разница — может быть русский максимализм
Итак, продолжаем, друг, как начали.
A Intention [166] обратно ostentation [167] — хвалы
Хвалить вслух то, что ценишь про себя — в этом есть какое то бесстыдство. И если я так много, так вечно — хвалю, то только потому, что ни одно мое слово, самое сильное, никогда не предаст и <не> покажет моего чувства. Для меня все слова малы — отродясь.
Вы у меня связаны с совсем другим, чем с писанием. Эгоистически Вы мне дороги как клочок — яркий и острый лоскут —! моих двадцати лет, да еще в час его первой катастрофы, там, в доме Лулу, Леонида и Сережи среди каминных рощ и беломедвежьих шкур. Были ли Вы (январь 1916 г.) когда был — и пел Кузмин? Если да, если нет — я Вам должна прочесть одну запись — нечитанную никому, потому что никому дела нет — а может быть и нечитаемую? Запись того вечера, того диалога, видение живого Кузмина 17 лет назад! [168]
(Будет день — мы прочтем о его смерти в газетах, совершенно неожиданно и безвозвратно, так нужно до, чтобы без горечи.)
И вообще хочу Вам почитать — из моих русских вещей и горькое и смешное.
Хотите?
Но — одно мое свойство: могу с человеком только наедине, иначе внимание дробится, а если не дробится, насильно дробишь его из вежливости <поверх строки: воспитанности> (это во мне, кажется, сильнее всего). Кроме того то что я Вам прочту и скажу когда-то — я <,> кому же Вы бы не прочли и не разнесли в другой день и час — из-за неуместности постели (ибо всё вопрос постели) как же мне сразу — одно — двоим? Это я о записи Кузмина.
Но — одновременно пишу Лулу чтобы пригласила <<поверх строки: до этого давно хотела встретить у <пропуск слова> которую я просила пригласить>> Вас к себе каким-нибудь вечером [169], когда я буду — с совершенно определенной целью: хочу прочесть Вам одну свою французскую вещь (небольшую, не <нрзб> и живую, сама боюсь авторской прозы!) Тогда же условимся насчет отдельной встречи — если Вы ее хотите.
Пока же — до свидания у Лулу. И — давайте дружить?
Печ. впервые. Письмо (черновик) хранится в РГАЛИ (ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 23, л. 93 94 об.). (Небольшой отрывок в кн.: Полякова С. Закатные оны дни. 1983. С. 125).
33-33. С.Н. Андрониковой-Гальперн
Clamart (Seine)
10, Rue Lazare Carnot
15-го мая 1933 г.
Дорогая Саломея,
Простите за напоминание, но если у Вас продались какие-нибудь билеты на мой вечер [170], было бы чудно, если бы Вы мне сейчас прислали на мое нынешнее полное обмеление.
Как-то встретила Мочульского [171], он тоже Вас не видел — уже год.
Обнимаю Вас и думаю всегда с нежностью.
МЦ.
Вера Сувчинская выходит замуж за молодого (очень молодого) англичанина [172] и едет в Россию. Жених уже там и уже познакомился с Мирским, который на днях отбыл в Туркмению [173].
Впервые — СС-7. С. 156. Печ. по СС-7.
Clamart (Seine)
10, Rue Lazare Carnot
19-го мая 1933 г.
Милый Вадим Викторович,
Мое отношение к Максимилиану Волошину Вам известно из моей рукописи.
Мое отношение к изъятию из моей рукописи самого ценного: Макса в Революцию, его конца и всего конца, Вам известно из моего устранения от всякого соучастия.
Причины, заставившие меня моей рукописи не взять обратно, Вам не могут не быть известны [174].
И, наконец, моя оценка письма Маргариты Сабашниковой для Вас несомненна [175].
Чего же вы от меня хотите — и ждете??
_____
А насчет «экстренных мер» — автор человек бесправный и (внешне) не может, особенно в наши дни.
Прилагаю письмо М<аргариты> В<асильевны> Сабашниковой.
Всего доброго
Марина Цветаева
Впервые — Новый журнал. 1978. С. 191–192. СС.-7. С 443-444. Печ. по кн.: Надеюсь — сговоримся легко. С. 19.
Не ответила сразу потому, что была больна.
Давайте точно и коротко.
Мое отношение к поведению [176] Современных Записок <поверх строки: поступку> относительно моей рукописи для Вас
