Последний доклад «BesinnungundKampf (UberdieAufgabederPhilosophic)»Шестов прочел 19 июня в Нитшев- ском обществе. Тема доклада взята из афоризмов «Оглядка» и «Комментарий к предыдущему», которые незадолго до этого вместе с 25-ю другими афоризмами появились в «Числах» под заглавием «Добро зело» (см. стр.44). После доклада эти два афоризма вместе с 14-ю другими, взятыми из «Чисел», появились по-немецки в октябрьском номере 1930 года журнала «Нейе Рундшау» под тем же заглавием, что и доклад («KampfundBesinnung»). Афоризм «Комментарий к предыдущему» кончается словами: «Философия есть не Besinnen[оглядка], а борьба. И борьбе этой нет и не будет конца. Царствие Божие, как говорится, берется силой». Хотя имя Гуссерля в афоризмах не упоминается, они, как уже говорилось, по-видимому, основаны на беседе Шестова с Гуссерлем в феврале 1929 г. (см. стр.28).
***
Доклад в Нитшевском обществе имел большой успех. Шестов пишет жене:
У меня все хорошо. Вчера прочел последний доклад — и удачно. Аудитория была переполнена, топали ногами, хлопали. И все, даже Wurzbach,который ужасно боялся, что меня понимать не будут, говорили, что мой немецкий язык был вполне удовлетворителен. Слава Богу, все уже позади — даже все расчеты с редакторами и издателями благополучно закончены, так что каникулы у меня будут спокойные, можно будет отдохнуть и опять с силами собраться. Сегодня вечером я еду во Фрейбург, там проживу день или два, потом в Реймс — к Лазареву, потом в Париж. (20.06.1930).
Этот доклад был последним из прочитанных Шестовым в Германии. В 1931 и 1932 годах он был опять приглашен выступить, но не смог принять приглашения, (см. стр.79 и 97).
На следующий день после доклада в Нитшевском обществе Шестов поехал во Фрейбург. Там он доклада не читал, а заехал туда лишь по пути в Париж — по приглашению Гуссерля. В субботу21 июня он пишет Ловцким из Фрейбурга: «С Heidegger'oMуже говорил по телефону… и мы условились встретиться в 5 часов. Когда поговорю с ним и с Гуссерлем, выяснится, имеет ли мне смысл оставаться еще на воскресенье». В следующем письме к Ловцким, написанном уже в Реймсе, куда Шестов поехал из Фрейбурга, он описывает день, проведенный во Фрейбурге:
Во Фрейбурге было не так интересно, как в прошлый раз. В субботу я повидался с Heidegger'ом, но, т. к. он был свободен только с 5 часов (у него семинар в субботу), а в 7 нужно было к Гуссерлю, то мы не очень успели разговориться. А у Гуссерля Perryбыл и всякие гости, тоже не очень можно было поговорить. Теперь уже мечтаю о том, как кончу дела в Париже и попаду на отдых в Шатель. Досточно наажировался (от agir), можно и спокойно пожить. (24.06.1930).
На стр.363 «Husserl-Chronik» приведены неизданные воспоминания Герберта Спигельберга, в которых он описывает вечер 21 июня 1930 г., который он провел у Гуссерля. Спигельберг упоминает о том, что он встретил у Гуссерля Шестова и Р.Б.Перрииз Гарварда. Он также рассказывает (ст.364 «Husserl-Chronik»), что в воскресенье 22 июня Гуссерль устроил у себя «философский чай», на котором присутствовали Хейдеггер, Шестов, Кауфман, Баумгартнер, Хендрик Пос из Амстердама и молодые философы из местной группы. Спигельбергпишет:
Long talk with Husserl. His ambition has been to establish a scientific philosophy on a firm basis — to go behind the special sciences to the original and presuppositionless ground of them all — and eventuallyto reach a metaphysic by a synthesis of the truths thus arrives at.
К одному из описанных собраний надо, без сомнения, отнести слова Шестова из статьи «Памяти великого философа»:
Сам Гуссерль, когда я навестил его во Фрейбурге, представляя меня приехавшим к нему американским профессорам философии, сказал: «мой коллега такой-то; никто никогда еще так резко не нападал на меня, как он — и отсюда пошла наша дружба». Слова Гуссерля прежде всего поражают, конечно, тем, что он в них выразил столь редкое, даже у больших философов, «бескорыстие»: его интересует, прежде всего, истина, и на почве разыскания истины не только возможна, но почти необходима дружба с идейным противником. (Памяти великого философа, стр.300).
Из рассказа Спигельберга следует, что Шестов провел два дня (субботу и воскресенье) во Фрейбурге и присутствовал на «философском чае». Надо заметить, что в письме к Ловцким от 24 июня Шестов о чае не упоминает.
Из Фрейбурга Шестов поехал на несколько дней к Лазареву в Реймс, а оттуда в Париж.
Из Парижа, куда он вернулся 27 июня, и из Шателя, где Шестовы поселились в новом пансионе (отель «Пале Рояль»), в котором они будут жить каждое лето, начиная с этого года, Шестов пишет Ловцким, матери и Лазареву:
Вот уже неделя, как я в Париже — и только сегодня собрался писать: столько было всякой беготни и хлопот. Теперь как будто все мелкие и крупные дела почти закончены, так что в четверг на будущей неделе [10.07.1930] можно будет поехать в Chatel.
У нас все благополучно. Светлана ведет себя образцово: либо спит, либо шведской гимнастикой занимается — в
бабушку, видно, пошла. Почти никогда не кричит — для Тани — счастье, а то бы, конечно, замучилась. (Ловцким, [5.07.1930]).
Сегодня как раз юрцейт папаши. Я получил от Мани письмо, что в Париже все наши соберутся и будут в синагоге молиться. А здесь, к сожалению, ничего нельзя устроить. Не только нет синагоги, но и десяти человек не наберешь. Поэтому я решил отложить до осени. (Матери, 19.08.1930).
Ужасная досада, что у вас такая плохая погода. Так зря пропадут каникулы. По-моему, лучше было бы, если бы вы, как только закончите курс лечения, приехали в ChateJ. Здесь чудесно. Правда, и дожди выпадают, и бывает иногда прохладно — такое уж лето теперь во всей Европе — но, в общем, здесь, по-моему, даже лучше, чем в прошлые годы. Много солнца, великолепная зелень. А дальше, верно, еще лучше будет. И пансион у нас превосходный — никогда такого не было: чисто, устроено, кормят, как при хорошем домашнем устройстве. Хозяева приветливые. (Ловцким,[22.08.1930]).
Ваше письмо лежит уже несколько дней у меня. Давно бы пора ответить, но здесь как-то все располагает к тому, чтобы не делать что нужно. С одной стороны, тянет из комнаты наружу — лес, небо, сады и т. д. С другой — в комнате не всегда есть место, где присесть за стол. Вот и откладываешь все. А мне прежде всего хотелось поблагодарить Вас за Ваше сердечное письмо, помните, как у Пушкина:
Вниманья слабого предмет уединенный, К доброжелательству досель я не привык, И странен мне его приветливый язык [29].
Чем старше становишься, тем больше чувствуешь свою отчужденность, и, когда — редко-редко дойдет до тебя сочувственный голос и — особенно, когда слышишь, что твои размышления находят в душе другого человека отклик,
легче становится на сердце. Спасибо Вам. Очень был бы рад, если бы Вам удалось справиться со статьей о Джемсе. Я получил от Schmidt'a [30] письмо — Ваша статья уже объявлена (посылаю Вам листок, присланный Schmidt'oM). Кончайте непременно. Вы говорили, трудно кончить. Вовсене трудно. Весь секрет в том — опытные люди это хорошо знают, чтобы поставить, ни с чем не считаясь, точку. Или даже многоточие. Ведь, в самом деле, — познать, исчерпать — никогда никому не удастся. Значит, нужно неоконченное называть как конченное. А потом, через некоторое время, опять продолжать. Сперва критика чистого, потом — практического, потом — способность суждения. Так все делали, все делают — и почему Вам хочется быть исключением? (Лазареву, 24.08.1930).
