Заговорщики во главе с вице-президентом Янаевым учинили бунт против демократии и Горбачева, стремясь помешать дальнейшей дезинтеграции государства. По иронии судьбы они лишь подтолкнули страну к развалу.
Впрочем, и без этого «ускорения» СССР был обречен. Ленинская революционная утопия оставалась жизнеспособной лишь в форме сталинской антиутопии — имперской, кровавой и безжалостной. Потом, при Хрущеве и Брежневе, она долго болела, дряхлела, выживала из ума, пока наконец не скончалась. У бывших советских граждан появились новые политические утопии.
Интеллигенция в столицах грезила о европейской свободе. Интеллигенция на имперских окраинах — о возрождении национальной культуры. Кому-то из россиян казалось, что РСФСР слишком много сил и средств тратит на нахлебников из союзных республик. Жить в СССР больше не желал и молодой, но уже нарастивший мускулы бизнес: централизованная кремлевская власть мешала ему приступить к глобальному перераспределению собственности. Наконец, от СССР устали и местные партийные элиты.
Еще совсем недавно пределом мечтаний любого чиновника в любой из четырнадцати национальных республик было перебраться в имперскую столицу, в советскую карьерную Мекку. Теперь из Москвы — от непредсказуемого романтика Горбачева и еще менее предсказуемого бунтаря Ельцина — исходила угроза хаоса. Спасением стал уход в автономное плавание, подальше от потускневших кремлевских звезд. Вдруг выяснилось, что быть первым в Галлии и спокойнее, и престижнее, и денежнее, чем последним в Риме. Бывшие партсекретари республик становились безраздельными хозяевами своих независимых государств — президентами, премьерами, батьками, ханами и деспотами.
Для них утопией, сбывшейся утопией, стала власть.
Масштаб личной власти определялся историческими традициями и уровнем политической культуры населения. Прибалты, отпущенные Кремлем на свободу сразу после путча, предпочли демократию западного образца. Белорусы, не противясь злу насилием, через несколько лет выбрали себе полоумного диктатора. Туркмения вернулась в средневековье.
К переменам готовились заранее, задолго до путча расчищая дорогу к свободе от Москвы. С людьми, возглавлявшими республиканские органы власти, происходили поразительные, прямо-таки чудесные превращения. Так, Леонид Кравчук, который полжизни занимался в Киеве агитпропом, на рубеже 80–90-х годов вдруг ощутил себя пламенным украинским патриотом.
Шутник, вдохновенный краснобай и прирожденный интриган, он во времена перестройки вел от лица компартии доброжелательный диалог с либерально-патриотическим движением «Рух». Возникший на волне экологических протестов после чернобыльской катастрофы, «Рух» постепенно превратился в народный фронт, наподобие тех, что вели республики Балтии к демократии и независимости. Запретить и разогнать «Рух» во времена горбачевского либерализма было уже нельзя, а что с ним делать — неясно. На первом съезде «Руха» патриоты прикололи Кравчуку на пиджак значок с тогда еще запрещенным сине-желтым национальным украинским флагом. Носить на груди крамольный значок секретарь по идеологии ЦК компартии Украины не мог. Но и снять его перед лицом съезда тоже было невозможно. Хитроумный секретарь не растерялся и снял пиджак, небрежно повесив его на спинку стула.
В 1990 году партия направила Кравчука командовать Верховным Советом УССР, чтобы разобраться с недисциплинированными представителями «хулиганствующей» демократической оппозиции, то есть с тем же «Рухом». Под его руководством в июле 1990-го парламент принял Декларацию о государственном суверенитете Украины, в которой провозглашалось «право украинской нации на самоопределение и создание в существующих границах национального государства». Внутри проголосовавшего за Декларацию Верховного Совета возникла, на первый взгляд, противоестественная коалиция из номенклатурно-партийного большинства и интеллигентов-идеалистов. Одним нужен был запасной аэродром на случай краха Советского Союза, других вдохновляла перспектива свободы. Мечта об украинской независимости еще никогда не казалась такой близкой, осязаемой, реальной.
После путча, когда терявший остатки власти Горбачев регулярно собирал в подмосковном Ново-Огареве республиканских лидеров и часами уговаривал их не разрушать Союз, хитроумный Кравчук оказался самым стойким борцом за независимость. В несговорчивости с ним мог соперничать разве что Ельцин, для которого роспуск СССР был единственной возможностью стать наследником ненавистного Горбачева, пусть и ценой развала управляемой из Кремля империи.
Развязка наступила к концу 1991 года.
1 декабря в Украине прошел референдум, на котором 29 миллионов человек (то есть свыше 92 % принявших в нем участие граждан) проголосовали за независимость Украины. В тот же день Леонид Кравчук был избран первым украинским президентом. Потерю трех прибалтийских республик Советский Союз еще мог бы пережить, уход Украины — никогда. В конце декабря руководители Белоруссии, России и Украины собрались в Беловежской пуще и, предварительно проинформировав американского президента, но втайне от Горбачева, объявили о завершении советской истории. Бессильный Михаил Сергеевич подал в отставку, сообщив напоследок слегка потрясенным подданным, что не согласен с такой политикой. Красный флаг над Кремлем в прямом эфире центральных телеканалов был спущен; на его месте водрузили трехцветный российский триколор.
Юлия Тимошенко быстро нашла себя в этой новой жизни.
Десять лет спустя она сказала: «Бизнес был случайностью в моей жизни. А вот то, что я стану политиком, было заложено с самого начала». Она не лукавила. С тех пор как Юлия Владимировна ушла из бизнеса, она действительно так думает. Но это не значит, что она так думала всегда. Девочке из панельно-бетонного брежневского Днепропетровска и во сне не могло присниться, что она станет газовой принцессой. В этом смысле миллиардный бизнес и впрямь был «случайностью». Однако ее политическая карьера в независимой Украине тем более не была предопределена мертвящей тоской брежневского застоя.
Тимошенко любит хлесткие лаконичные формулы и мало заботится о том, чтобы ее афоризмы, прозвучавшие в разные годы, логично соотносились между собой. «Политикой я начала заниматься тогда, когда она занялась мной» — это тоже ее слова. И опять — правда. Выброшенная из правительства в 2005 году, она вообще заявит, что мечтала возглавить страну с того самого момента, как умер Брежнев. А на вопрос журналиста, имеет ли она в виду, что хотела возглавить еще Советский Союз, просто от души рассмеется.
