Эпоха реакции выработала все эти несложные схемы, свидетельствующие о недостатке воли к жизни. Вагнер, уморивший всех действующих лиц своего «Лейбальда», пользуется тем же приемом, довольно легким для писателя, когда он не знает, как ему бить с сложной драматической ситуацией. Но введение образа музыканта, расщепление героя на две фигуры, — психологически интересно. Искусство может стать самым изумительным «предохранительным клапаном» для любовных трагедий. Вагнер это ясно чувствовал и, начав писать оперу на тему своей неоконченной новеллы, обошелся в опере уже без фигуры музыканта.
От «Свадьбы» до нас дошел только фрагмент, опубликованный впервые в 1913 г. Содержание оперы известно нам по изложению самого Вагнера, оно запутано и построено на мотивах средневековой романтики в стиле псевдо-Оссиана. Опера не понравилась сестре Вагнера, Розалии, которой он показал свое новое произведение по возвращении в Лейпциг. Из всех родственников Вагнера именно его старшая сестра наибольше понимала его. Вагнер бросил в огонь свою драму.
Зато С-dur’ная симфония, исполненная впервые в Праге, а затем в Лейпциге в 1832 г., заслужила полное одобрение слушателей. Работу хвалила «Всеобщая музыкальная газета» за «большое старание», а под отзывом, отмечавшим в симфонии «энергию мыслей, бурный смелый шаг… и девственную наивность», — стояла подпись молодого писателя, имя которого в биографии Вагнера впервые персонально смыкает ее с судьбами всего молодого поколения передовой Германии: имя Генриха Лаубе. Рихард Вагнер и в данный момент н впоследствии многим был обязан этому недюжинному человеку.
Сын каменщика, старше Вагнера на семь лет, Генрих Лаубе с трудом «выбился» в первые ряды немецкой литературы. Он был знаком с Розалией Вагнер, и в 1832 г., вернувшись из Праги, Рихард близко сошелся с ним Лаубе был для Вагнера прежде всего представителем «новой Европы». После июльского переворота в Париже молодая немецкая буржуазия оформляет свою политическую платформу. «Наука осталась позади меня, история манила меня вперед». писал молодой Гуцков. В 1834 г. Лудольф Винбарг впервые пускает в ход термин «Молодая Германия», под которым впоследствии будут объединять в Берне, и Гейне, и Гуцкова. «Что можете вы делать? — Гулять при свете вечернего солнца? — Где ваша борьба для торжества новых идей?» — спрашивает Гуцков своих предшественников, романтиков. — «Молодая Германия» смыкает фронт с тем вариантом раннего романтизма, который в «Люцинде» Фридриха Шлегеля славил свободную чувственность, право на праздность, и был манифестом раннего буржуазного индивидуализма. «Они провозвещают разнузданное республиканство без добродетели», писал в 1835 г. про «Молодую Германию» знаменитый журналист-доносчик Вольфганг Менцель, прозванный «французоедом».
10 декабря 1836 г. Союзный сейм Германии запретил «всякое распространение сочинений «Молодой Германии» за то, что они «самым наглым образом нападали на христианскую религию, унижали существующий общественный строй и разрушали все правила нравственности». Генриху Лаубе было дано показать новой партии ее конкретное обличие. Жизненная философия молодого поколения была воплощена в большом романе Лаубе «Молодая Европа» (1832 г.). Роман этот имеет три отдела: «Поэты», «Воины», «Граждане». Для Вагнера пока важен был только первый отдел. Лаубе пользуется «эпистолярной» формою: его герои пишут друг другу длинные принципиальные послания; все они — «проблемные натуры». Но, кроме того — все они «демократично говорят о свободе, выявляют себя республиканцами. Свобода эта, конечно, прежде всего «свобода индивидуальности». Герои Лаубе больше всего времени тратят на любовь. Революционное задание может бы заострено только в области семейной морали.
«Молодая Германия» была большим событием и культурном и художественном фронте Германии. Новое поколение буржуазной интеллигенции заявляло о себе достаточно решительно и уверенно. Если для нас сейчас вполне ясна псевдореволюционность «Молодой Германии», то в дни затхлости и реакционной успокоенности даже те разговоры, которые ведут между собою герои Лаубе, представлялись выдающейся смелостью. Лаубе, как организатор партии, конечно, хотел привлечь к ней и такого подающего надежды музыканта, каким был Вагнер — в этом нет сомнения. Его отзыв о вагнеровой симфонии — достаточное тому доказательство.
В январе 1833 г. Вагнер уезжает в Вюрцбург, где при местном театре занят был в качестве певца, актера и режиссера самый старший брат Вагнера, Альберт. Вагнера пригласил местный «музыкальный ферейн» исполнить одну из его увертюр: лестное для молодого композитора предложение. Альберт Вагнер к тому же устроил брату и некоторый заработок — быть репетитором хора при театре на жалование 10 гульденов в месяц. С собою Вагнер берет начатую работу, либретто новой оперы. Выбор ее темы и последующее ее оформление весьма знаменательны. Из-за этого замысла он отклоняет даже предложение Лаубе, сделанное ему перед отъездом: предоставить в распоряжение Вагнера текст, который Лаубе приготовил для самого Мейербера.
Джакомо Мейербер — блестящий музыкант международного масштаба, сын берлинского банкира, одинаково свой в Италии и в Париже, где он имел безмерный успех в 1831 г. постановкой «Роберта-дьявола»; кумир музыкальной критики и публики; глава партии, к которой молодой Вагнер готов было примкнуть, ожидая от Мейербера «необычайной оригинальности и эксцентрических новшеств». Для Вагнера было лестным, что Лаубе, ставший знаменитым и к тому же занявший в Лейпциге видный пост редактора «Газеты для светских людей», счел его достойным выполнить то, что тот предназначал для самого видного из оперных композиторов. К тому же тема, предложенная Лаубе Вагнеру, не могла быть для него посторонней. Либретто Лаубе называлось «Костюшко» и было посвящено революционно-освободительной борьбе польского народа против царской России, борьбе, которой так сочувствовал Вагнер. Но он отказался от предложения Лаубе, отъезд в Вюрцбург позволил это сделать вежливо. В чем же дело?
Творческое упрямство Вагнера шло всегда собственным путем. И он сознательно вызывает скепсис Лаубе, посвящая свое вюрцбургское время сочинению оперы (типичной, «настоящей» оперы!) на сюжет одной из «Сказок для театра» Карла Гоцци, одного из любимейших драматургов Италии XVIII века, горячего поборника «театра масок».
Сюжетом для своей оперы «Феи», которой было суждено стать первой законченной оперой Вагнера, он избрал пьесу Гоцци «Дама-змея». В этой сказке — обычная для Гоцци смесь фантастики, реальности, патетики и юмора, которая столь характерна для «театра масок». Порою кажется, что Вагнер потому так ухватился за тему Гоцци, что она была для него новым поводом «освободиться» от своего прежнего «ультратрагического», юношеского романтизма.
