— Compañeros, — сказал Кастро, указывая на закрытые двери завода, — как бы мне войти?
Один из дежурных, тощий чернокожий в изодранной белой рубашке и бейсболке, вскочил и забормотал:
— Ох, comandante, к сожалению, никак, ключей-то у меня нет!
— Мне что, выбить дверь ногой? — поинтересовался Кастро и подмигнул дежурному, которого звали Хильберто Кала.
— Как пожелаете, comandante, — угодливо ответил Кала. — А можем войти вон там, где строят бар. — Он показал дальше по улице — там был вход в разливочный цех, где плотники трудились над небольшим кафе. — Там наверняка открыто.
Когда они дошли до двери, уже начала собираться толпа. Кала работал в отделе технического обслуживания на ромовом производстве с 1946 года, поэтому он провел Фиделя по цеху и рассказал, как там все устроено. Второй дежурный побежал искать кого-нибудь из начальства, так что Кала остался один на один с comandante и совершенно самостоятельно знакомил его с предприятием.
— Вот тут мы разливаем añejo, — сказал он гордо и авторитетно, словно сам был директором.
— Может, попробуем капельку? — спросил Фидель.
Кала схватил пустую бутылку, наполнил ее золотистым añejo из бака, питавшего разливочный конвейер, и передал comandante. Фидель отдал бутылку своему личному врачу Рене Вальехо, который повсюду его сопровождал. После нескольких покушений Кастро никогда не пил и не ел ничего, что не проверил бы Вальехо. Вальехо отхлебнул глоток, после чего añejo попробовали все члены свиты, и поскольку никто не умер на месте, Фидель отведал рома сам. Всего через несколько минут бутылка была пуста.
Пронесся слух, что Фидель на заводе, и поприветствовать его сбежалась толпа рабочих. Однако Кастро был рад обществу Хильермо Калы и все свои вопросы адресовал тощему технику.
— Понимаете, compañero, — сказал Фидель Кале, — нужно придумать этому рому новое название. Говорят, нам больше нельзя называть «ром «Бакарди»». Не скажете, как его назвать?
Кала, наслаждавшийся вниманием Фиделя, от такого вопроса растерялся, но затем глаза его сверкнули.
— Может быть, назовем его «ром «Patria o Muerte»»? — предложил он, стремясь показать, как хорошо он знает любимый девиз comandante. Пожалуй, только на Кубе рабочий мог предложить назвать продукт «Родина или смерть».
— Наверное, не стоит, — усмехнулся Фидель. Оглядевшись, он спросил, какой именно ром разливают в преддверии карнавала, до которого осталось меньше недели.
Кала объяснил, что карнавальный ром, белый и более дешевый, хранится на другом складе.
— Пойдемте туда, — велел Кастро. — А где этот Матаморос? Хочу его видеть.
Альфонсо Матаморос, ветеран ромового производства, долгие годы работавший подл началом Виктора Шуга и Даниэля Бакарди, считался одним из героев ромовой индустрии на революционной Кубе. Как и его коллега Мариано Лавинь, он отказался от возможности присоединиться к семье Бакарди в эмиграции, и его знания о технологии производства рома были насущно необходимы для выживания предприятия после национализации. Фидель слышал, что Матаморос продемонстрировал верность революции, явившись на завод «Бакарди» в ночь вторжения в заливе Свиней в апреле 1961 с револьвером 44 калибра, готовый защищать предприятие от эмигрантов, которые теоретически могли потребовать его назад. Правда это или нет, неизвестно, однако Фидель хотел познакомиться с героем ромового производства в любом случае.
Альфонсо Матамороса в то субботнее утро найти не удалось, так что Кастро пришлось удовлетвориться экскурсией по заводу в обществе Рейнальдо Эрмиды, одного из начальников склада, где выдерживали ром. Хильберто Кала пристроился позади, не желая упускать ни минуты из лучшего дня своей жизни. Когда другой дежурный остановил Калу у входа на склад и спросил, куда это он, Кала ответил: «Я встретил Фиделя у ворот», — и дежурный пропустил его.
На складе Кастро забросал Калу, Эрмиду и других работников вопросами — ему было интересно, сколько ящиков заготовлено для карнавальных торжеств, изменились ли технологии с тех пор, как компания была национализирована, какие меры предпринимаются, чтобы поддерживать качество рома. Эрмида ответил, что ветераны компании вроде Матамороса и Лавиня знали секреты производства рома «Бакарди» и поддерживают качество на прежнем уровне. Он показал Фиделю некоторые из пятидесяти тысяч бочонков, которые остались у компании, когда правительство национализировало производство рома «Бакарди» в Сантьяго. Фидель внимательно слушал его, поглаживая бороду. О строительстве, сельском хозяйстве и даже о медицине Фидель мог говорить часами — но о производстве рома не знал практически ничего.
— Самое главное, — сказал он наконец, — всеми силами стараться сохранить и даже улучшить качество вашей продукции. Ромы — это один из важнейших наших экспортных товаров, его производство жизненно важно для народа.
После этого Кастро уехал. Он сказал рабочим, что когда ему случится снова побывать в Сантьяго, обязательно зайдет к ним поговорить еще, однако после визита в июле 1963 года он больше не посещал старый завод «Бакарди».
Хильберто Кала вышел из склада вместе с ним — ему все еще не верилось, что он лично познакомился с comandante и провел его по заводу. Недоверчиво качая головой, он повернулся к Габриэлю Молине, журналисту из газеты «Нотисиас де Ой», который был в свите Кастро, и прошептал: «¡Pero mira como vine a conocer yo da hombrín, compay!» («Смотри-ка, брат, как мне повезло — познакомился с Человеком!») Молина привел слова Калы в своем репортаже о визите на завод и назвал работника «Бакарди» «типичнейшим santiaguero», а его высказывание назвал «несколько неуважительным, зато таким искренним, что это простительно».
Когда Фидель вышел с завода, его окружили восторженные почитатели из числа сантьягских рабочих. Кастро со свитой едва пробились к машинам; у них ушло целых полчаса, чтобы проложить себе дорогу в толпе и проехать по улице. Фидель был у власти уже пятый год — и по-прежнему оставался харизматическим вождем и был крайне популярен, по крайней мере в Сантьяго, в колыбели кубинских революций. Однако любовь, которую питали к нему кубинцы, не заставляла их поддерживать марксистсколенинскую идеологию и вовсе не вдохновляла кубинских рабочих выбиваться из сил ради блага кубинской революции, как бы ни уговаривал их Фидель.
* * *
В 1964 году кубинское правительство наконец оставило попытки экспортировать ром с этикеткой «Бакарди», поскольку раз за разом сталкивалось с запретами на использование этой торговой марки то в одной, то в другой стране. Марксистское представление о том, что главное в предприятии «Бакарди» — это работники и оборудование, не дало лидерам революции увидеть, какую роль играет нематериальный актив — торговая марка. На внутреннем рынке еще можно было продавать ром под названием «Бакарди», по крайней мере, пока, однако высококлассный продукт, производимый на заводе «Бакарди» в Сантьяго, теперь назывался ром «Каней» — на языке индейцев таино это слово означает «Вигвам вождя». Однако смена названия не подхлестнула продажи рома за границей. Национализированная компания утратила практически все зарубежные заказы, которые семья Бакарди удовлетворяла за счет продукции сантьягского завода, и пока новым продуктом «Каней» не заинтересовались страны советского блока или западные покупатели, экспортные прибыли национализированной компании были пренебрежимо малы.
