Утро уходило на переписку. Но у Вашингтона теперь не было адъютантов, а со всех концов света прибывали целые тюки писем — просьб о рекомендациях и справках, запросов о делах, связанных с войной. Он считал своим долгом отвечать на каждое — ему никогда еще не приходилось столько корпеть за письменным столом! Добром это не кончилось: появились головные боли и прочие неприятности, связанные с сидячей работой. Джеймс Крейк посоветовал нанять секретаря. В июле 1785 года на эту должность пригласили Уильяма Шоу, который к тому же должен был заниматься с Нелли и Вашиком. Но этот молодой человек небрежно относился к своим обязанностям и задержался в Маунт-Верноне только на 13 месяцев. В январе 1786-го генерал Бенджамин Линкольн порекомендовал генералу в личные секретари и гувернеры для детей 23-летнего Тобайаса Лира из Нью-Хэмпшира, выпускника Гарварда, владеющего французским языком и обладающего легким слогом. При всём уважении к Вашингтону, Лир выставил одно условие: он не может жить среди рабов. Хозяин заявил, что намерен в конечном счете освободить своих невольников, пока же им лучше находиться под его опекой. Лир приехал в Маунт-Вернон и пришелся ко двору, практически заменив Джорджу и Марте сына.
Другой напастью были визитеры.
Вашингтоны всегда были радушными хозяевами. После того как британцы оставили Нью-Йорк, Джордж попытался нанять повара, который смог бы приготовить обед на 30 персон, и заказал через Лафайета несколько французских серебряных подносов на 12 бокалов каждый. Однако он явно не ожидал, что его дом станет местом паломничества.
Постоялые дворы были редки, и законы гостеприимства обязывали владельцев придорожных усадеб дать приют путникам, накормить, напоить и спать уложить. Маунт-Вернон, находящийся в девяти милях от Александрии, стоял в стороне от дороги; никто не мог заехать туда случайно или сбившись с пути. Более того, со временем Вашингтон намеренно стал устанавливать неправильные указатели, чтобы желающие поглазеть на него не смогли отыскать его дом. Даже подъездной путь к его усадьбе теперь не был прямым как стрела, а извивался змеей. Но ничто не помогало: хозяевам приходилось выслушивать рассказы гостей, как они увязли в болоте, чуть не заблудились в густом лесу, но чудом выбрались из него по едва заметной тропинке.
У незнакомцев хозяин требовал предъявить рекомендательные письма, но даже при отсутствии таковых не мог сразу указать человеку на дверь и оставлял обедать. В доме постоянно находились посторонние; порою половину сидящих за столом составляли гости. 30 июня 1785 года Вашингтон записал в дневнике: «Обедал наедине с миссис Вашингтон; кажется, это первый подобный случай с момента моего удаления от общественной жизни».
Воспоминания этих случайных гостей о том, как их принимали в Маунт-Верноне, разнятся. Понятно, что Вашингтоны вели себя с незнакомыми людьми, которые к тому же могли показаться им наглецами, иначе, чем с друзьями или знаменитостями. Джордж часто встречал прибывших в дверях, но затем передавал их на попечение рабов и исчезал в своем кабинете или отправлялся объезжать свои владения. Если гость не ехал вместе с ним, он видел хозяина только за обеденным столом. Вашингтон непременно переодевался к обеду: вернувшись с объезда в синем сюртуке поверх шерстяного жилета, черных штанах и сапогах, он выходил к столу в свежей сорочке, серо-коричневом кафтане поверх белого камзола и белых шелковых чулках, к тому же напудрив волосы. В зависимости от настроения он мог быть веселым и общительным или мрачным и молчаливым. Впрочем, если гость был нездоров, хозяин мог лично принести к нему в комнату чашку горячего чая.
Супруга генерала помогала ему занимать гостей. Она была всё такой же радушной и домовитой и одевалась «бедненько, но чистенько». Две расфуфыренные дамы, явившиеся в Маунт-Вернон в шелках и кружевах, были шокированы, застав леди Вашингтон в клетчатом переднике за вязанием. В апреле 1785 года нарочный принес ей горькие вести: с разницей в девять дней скончались ее 75-летняя мать и брат Джадж Бартоломью сорока девяти лет. Теперь у Марты не осталось близких родственников, кроме мужа, и она постоянно носила траур: простое черное атласное платье с длинными рукавами и черный чепец с лентами того же цвета.
В апреле к Вашингтонам приехал Роберт Эдж Пайн — английский художник, некоторое время живший вместе с Фэрфаксами в Бате. Он собирался создать портрет Вашингтона для серии работ об американской революции. В Маунт-Верноне он прожил три недели и написал всё семейство — и Марту, и всех четырех ее внуков, и Фанни Бассет.
В Маунт-Вернон манило не только любопытство: Вашингтон стал фигурой символической, и его слово было весомо для простых людей. В январе 1785 года к нему приехал Элканах Уотсон с книгами об освобождении рабов, написанными британским аболиционистом Гранвилем Шарпом, основателем африканской колонии в Сьерра-Леоне. В Виргинии тоже имелись аболиционисты, например квакер Роберт Плезант, освободивший 78 своих рабов и твердивший Вашингтону, что его отказ последовать этому примеру ляжет пятном на его репутацию. В мае священники-методисты Томас Коук и Фрэнсис Эсбери привезли в Маунт-Вернон петицию об освобождении рабов, которую хотели подать в Законодательное собрание. Вашингтон пообещал написать письмо в поддержку этой меры, если вопрос будет поставлен на голосование, но петицию подписывать не стал. (В ноябре эта инициатива провалилась.)
В том же мае в Маунт-Вернон завернул на один день лексикограф Ноа Уэбстер — он хотел заручиться поддержкой Вашингтона для проталкивания в Виргинии закона об авторских правах. Библиотека хозяина, и так довольно обширная (там были сочинения Александра Поупа, Джонатана Свифта, Джона Мильтона, Вольтера, Джона Локка, «История упадка и разрушения Римской империи» Эдуарда Гиббона, биографии Карла XII, Людовика XV и Петра Великого, а также словарь и грамматика французского языка), пополнилась «Заметками об американской политике», в которых Уэбстер ратовал за сильную центральную власть. Автор попытался заключить с Вашингтоном договор: он будет бесплатно заниматься с Нелли и Вашиком в обмен на неограниченный доступ к бумагам генерала. Заподозрив неладное, Вашингтон отклонил его предложение.
В июне в Маунт-Верноне десять дней гостила англичанка Катарина Маколей Грэхем, известный историк. Вашингтон был польщен ее визитом. Они вели долгие серьезные разговоры на политические темы и оказались единомышленниками; генерал даже показал ей свои записи военных времен — «для изучения и увеселения».
Серьезные разговоры Вашингтон вел и с депутатом виргинского Законодательного собрания Джеймсом Мэдисоном, который держал его в курсе политических событий. В свои 34 года Мэдисон выглядел состарившимся мальчиком, к тому же он был небольшого роста и слаб здоровьем. Дамы находили его мрачным, холодным и непривлекательным; в собрании он был не ахти каким оратором, зато в обществе политических союзников и студентов, которым преподавал историю, мог развернуться во всю мощь своего могучего интеллекта и искрометного остроумия. Все его суждения основывались на глубоком анализе предмета.
