В 1871 году журнал «Русский вестник» опубликовал статью П. К. Шебальского «Военные поселения и граф Аракчеев». В ней помимо прочего говорилось: «Если читатель захочет вникнуть в сущность этого оригинального учреждения, то оно должно будет, кажется, представиться ему чем-то вроде огромной военно-рабочей коммуны. В самом деле, наши поселения были осуществлением в самых широких размерах многих сторон программы коммунистов. Вступая в военные поселения, человек переставал принадлежать себе и становился вещью той коллективной единицы, которую Фурье назвал фаланстерой, а Аракчеев военными поселениями. Предупреждая социалистические теории нашего времени, Аракчеев сделал все человечески возможное для удовлетворения материальным потребностям людей и для благоустройства поселенной общины: отличные дороги, чисто содержимые дома, многочисленные школы с направлением вполне реальным, ссудные, банки, заводы, большое развитие ремесленного производства, почты, пожарные команды, больницы, даже особые домы для инвалидов — все это было устроено нашим сановным коммунистом. Труд был его божеством, польза была его лозунгом, точно так же как у новейших позитивистов… И подлинно, что могли бы возразить Аракчееву адепты известной социальной доктрины? На какое темное пятно могли бы они указать в этой светлой картине? Аракчеев был несколько суров, скажут? Но нежнее ли его были те социальные реформаторы, которым случайно попадала в руки власть, и разве суровость не неизбежна при всякой ломке, при всякой реформе? — говорят люди, провозглашающие себя наиболее прогрессивными».
Согласимся, приведенная оценка военных поселений, организованных графом Аракчеевым, вполне справедлива.
Глава тринадцатая
«НЕОЦЕНЕННОЕ МОЕ СОКРОВИЩЕ»
Отсветы могущества графа Аракчеева падали и на близких к нему людей. И они переставали быть просто родственниками или друзьями.
Его мать не могла уже оставаться только матерью: сановники пресмыкались перед ней так же, как и перед ее сыном-временщиком. Последние годы своей жизни Елисавета Андреевна много ездила: к сыновьям в гости, по родственникам, по святым местам. Едва в каком городе она останавливалась, как сановники-чиновники тут же спешили к ней изъявить свое почтение. В сентябре 1815 года проездом в Тихвин она остановилась на короткое время в Новгороде, и гражданский губернатор H. H. Муравьев, незадолго перед тем вступивший в должность, сменив строптивого Сумарокова, не успел навестить ее у себя в городе. В сильном душевном расстройстве его превосходительство не нашел ничего лучшего, как обратиться к самому Аракчееву и просить у него прощения: «Боже мой, как я сокрушался! Виноват! Причитаю какому-либо злобному намерению против только вступившего губернатора, что лишили меня счастия, живейшего наслаждения благодарности — целовать милостивую руку родительницы моего благодетеля. У меня слезы наслаждения на глазах… Я мучусь этим лишением».
Когда в 1819 году тверской губернатор сменил в Бежецке городничего, он немедленно сообщил об этом Аракчееву, заметив, что подыскал на эту должность расторопного человека, которому «поручил быть в точном повиновении у Елисаветы Андреевны относительно могущих встретиться ей нужд».
Будучи в звании матери временщика, Елисавета Андреевна вела большую переписку и по этой причине вынуждена была держать при себе целую канцелярию из крепостных писарей. Не только родственники, соседи, знакомые, но и совершенно посторонние люди обращались к ней за протекцией в определении своих сыновей на учебу или на должности. Письма Елисаветы Андреевны к сыну были полны разнообразных просьб об устройстве тех или иных молодых офицеров на какие-либо выгодные места. Алексей Андреевич обыкновенно все подобные просьбы своей матушки выполнял, если не было к тому препятствий.
Нередко Елисавета Андреевна просто-напросто пересылала сыну полученные ею письма с просьбами об определении на службу, и Алексей Андреевич уже действовал так, как будто просьба эта была обращена непосредственно к нему. Так, в августе 1818 года с письмом к Елисавете Андреевне обратилась Е. Голенищева-Кутузова: «Принося вам чувствительную благодарность за участие, которое вы в просьбе моей принимать изволите, имею честь отвечать на благосклонное ваше письмо со всею искренностию, потому что вы сами мне сие позволили. Вся моя просьба и все мое желание в рассуждении моего сына состоят в том, чтобы он находился под покровительством Его Сиятельства Графа Алексея Андреевича и служил под собственным его начальством, что я всякому другому месту и всякому для него щастию предпочитаю. Будучи сами матерью нежною, вы легко себе представите, сколько я должна буду почитать себя щастливою, ежели сын мой будет иметь начальником и покровителем человека столько всеми почитаемого, столько справедливого и столько безпристрастного. Почему смею совершенно надеяться, что вы милостивое ваше обещание исполнить не откажетесь». Это письмо мать переслала сыну[190], и тот принял требуемое участие в судьбе молодого человека.
Елисавета Андреевна не только не тяготилась своим новым положением, но, напротив, была в высшей степени им довольна. Женщина деятельная, привыкшая все брать на себя, она была не прочь иной раз вмешаться и в государственные дела своего сына. Многие знали о ее честолюбии и пытались использовать это в своих интересах.
По свидетельству генерала С. И. Маевского, Аракчеев рассказывал ему однажды: «После кампании государь возвращается в Петербург… Я поспешил одеться и встретить государя. Государь меня обнял, расцеловал и просил поспешить приездом к нему. Я явился в кабинет государя и снова был счастлив его ласками и милостью. Но вижу, что государь что-то беспокоится, чего-то ищет на столе и между бумаг. Я читаю и вижу, что мать моя жалуется в статс-дамы! Я бросился на колени и умолял государя отменить сию милость. Мать моя не рождена для двора, и милость сия, выводя ее из неизвестности, уронила бы нас обоих. Государь долго не соглашался, говоря: «Я не знаю, граф, чем другим тебя наградить». Но, наконец, убедился моею просьбою и согласился милость сию отменить. Женщины все честолюбивы. Мать моя не знала до гроба о сей милости. Но ежели бы узнала, она и за гробом не простила бы этого мне». Событие, о котором говорил Аракчеев Маевскому, оказалось записанным в его заметках на прокладных листах Евангелия. Благодаря данной записи мы можем сказать, когда оно произошло. Под датой 12 декабря 1815 года читаем: «Государь император Александр I изволил давать графу Аракчееву звание статс-дамы для его матери, но граф онаго не принял и упросил оное отменить».
