15
Существует рассказ о том, что его голова ночью излучала сияние (Liv., XXV, 39).
Он имел полномочия пропретора и был послан в помощники Сципиону (Liv., XXVI, 20). Полибий совершенно определенно называет его «коллегой» Публия (Polyb., X, 6, 7). Скаллард, однако, предполагает, что он имел меньшую власть, чем Сципион (Scullard Н. Н. Scipio Africanus… p.31–32).
Это же сообщение находим у Аппиана (Арр. Hiber., 89), причем он говорит, что изображение выносят из храма νυνετι, так что не верить Максиму нельзя.
Из речи Тиберия Гракха, обращенной к Сципиону. В ней видят антицезарианский памфлет. Попытки Хейвуда доказать подлинность этого источника выглядят малоубедительными.
В греческих легендах змей является отцом многих героев. Павсаний пишет: «Мессенцы считают обстоятельства рождения Аристомена необычными. Они ведь рассказывают, что с его матерью Никоклеей сочетался даймон или бог в облике змея. Я знаю, что такое же предание рассказывают македонцы об Олимпиаде и сикионцы об Арате» (IV, 14, 7–8). Вспомним, что Дионис Загрей рожден от Персефоны и Зевса, принявшего облик змея. Дриоп таким же образом рожден от Аполлона. От Аполлона в образе дракона, видимо, по древнему преданию, был рожден Иам. У Пиндара от этой легенды осталось то, что мальчика вскармливают две змеи (Olymp., VI, 45). Сюда же относятся многочисленные сказания о героях-полузмеях. Таков был основатель Фив Кадм, ставший змеем и правивший народом, выросшим из зубов дракона, или основатель одного племени, который, по рассказу Страбона, из дракона стал человеком (Strab., XIII, 1, 14). Вообще «из всех животных древние чаще всего посвящали героям змею» (Plut. Cleom., 39). Такого рода предания распространены по всему миру. Достаточно вспомнить нашего Вольгу Святославича, которого мать родила «от змия люта» и который стал и великим богатырем, и хитрым волшебником. Подобные мифы находим и в Риме. Известно, что Фавн сошелся с Бона Деей в облике змея и священные змеи обитают в ее храме (Macrob. Sat., I, 12, 21–29).
Существовало также представление, что змеи спасают от бесплодия. Так, рассказывают об одной греческой женщине, которая пришла лечиться от бесплодия в храм Асклепия. Она провела там ночь и во сне имела общение со змеем, посвященным богу. После этого у нее родились два близнеца (Томсен Дж. Исследования по истории древнегреческого общества. М., 1958, с. 213).
Из всего этого ясно, что история Сципиона, как и история Александра, имеет глубокие корни в народных представлениях. Но во времена Ливия никакой сравнительной мифологии не было. Метод изучения был таков: если какой-нибудь римской легенде находили аналогию у греков, значит, она заимствована. Меня только удивляет, что этот метод до сих пор бытует у современных ученых.
Такого мнения придерживается Мюнцер.
У нас нет ни одного свидетельства, подтверждающего существование подобных слухов еще при жизни Сципиона. Есть мнение, что такого рода свидетельство следует видеть в пьесе Плавта «Амфитрион» (Galinsky G. Scipionic themes in Plautus’ Amphitrio // TARA, 1966, p. 203), где будто бы под Алкменой разумеется мать Публия, под Амфитрионом — его обманутый отец, а под Гераклом — сам герой. Скаллард не принимает и не отвергает подобной возможности. Дело вот в чем. Если бы было доказано, что вера в божественное происхождение Публия была действительно распространена при его жизни, сам выбор сюжета для пьесы приобрел бы значение намека. Но если доказательства искать в самой пьесе, то нас ждет разочарование. При всем желании у Плавта нельзя найти никаких указаний на Сципиона. Он ни на шаг не отходит от традиционного мифа. Даже говоря о блистательном будущем героя, Плавт не упоминает, скажем, об Испании, где отличился и Геракл, и Сципион.
Отцом Ромула называли огненный призрак, выходящий из огня (Plut. Rom., 2). Таким же огненным призраком, Ларом, духом очага, был отец Сервия Тулия. От искры из очага был зачат и основатель Пренесте Цекула (Serv. Aen., VII, 678; Schol. Veron. Aen., VII, 681). Более поздние легенды стремятся назвать отцами этих героев какого-то из олимпийских богов. Так возникает сказание, что отец Ромула — Марс, а отец Цекулы — Вулкан. Отцом же нашего героя поздние легенды называют Юпитера.
Так думает Хейвуд. Но дело в том, что Полибий никогда не задавался целью рассказать так называемую легенду о Сципионе. Он рассчитывает на образованного читателя, хорошо знакомого с трудами его предшественников. На основании этих трудов у читателя создалось представление о Публии как о любимце богов. Поэтому-то Полибий сразу начинает с полемики. Его цель — разбить этот образ. Вот почему он только вскользь упоминает о чудесных рассказах, ходивших о Сципионе. От него мы не узнаем ни о чудесном рождении Публия, ни о посещении им храма Юпитера, ни о являвшемся ему даймоне. Однако можно с уверенностью утверждать, что «Сципионова легенда» была ему известна. Например, он несколько раз упоминает о снах Публия и вещих голосах, постоянно с ним говоривших. Между тем в обоих приводимых им примерах речь идет только о снах.
Мейер представляет дело таким образом. Существовала легенда, что во время осады явился Нептун и отвел воду. А Лелий, бывший скептиком-евгемеристом, растолковал Полибию этот миф рационалистически, то есть заменил бога отливом, которого на самом деле не было. Объяснение в высшей степени странное. Начнем с того, что совершенно непонятно, как могла возникнуть легенда, если вода в действительности не отходила. Иными словами, обычная логика такова: вода в лагуне отошла, чтобы объяснить это, придумали легенду о Нептуне. Логика Мейера — придумали легенду о Нептуне и, чтобы объяснить ее, сказали, что вода отошла. По-моему это дико. И неужели Полибий, беседовавший с испанцами, пунийцами и римлянами, мог поверить безумной версии Лелия?! Затем, как справедливо замечает Скаллард, Лелий был римский воин, человек старого поколения, а вовсе не новомодный философ. В довершение оказывается, что он ровно ничего не придумал. О том, что был отход воды, рассказывает сам Сципион в письме к царю Филиппу.
О даймоне Платон упоминает в «Федре» (242 b — с), «Теэтете» (151 а), «Алкивиаде Первом» (103 а — b), «Евтидеме» (272 е). Он также сообщает о случаях удивительных пророчеств духа. Кроме того, о нем говорит Ксенофонт (Mem., 1, 1, 2–5). Для Аристотеля обычный риторический вопрос, что такое даймон Сократа (Rhet., II, 23,8). Кроме того, о нем писали поздние авторы — Апулей (Liber de deo Socr.) и Плутарх (De gen. Socr.).
