покататься на нем верхом. Сабинка в восторге влезла к нему на плечи, и он с хохотом помчался по воде в фонтанах брызг. Феликс, сцепив зубы, следил за этим весельем – мою измену он еще склонен был простить, мою, но не Сабинкину. Через пару минут он вскочил на ноги и объявил, что пора идти завтракать, а не то мы опоздаем на самолет. Хоть было еще рано, никто не стал с ним спорить, кроме Сабинки, которая вцепилась Марату в волосы и ни за что не хотела с него слезать.
Мы позавтракали медленно и обильно. После завтрака уже почти не осталось времени ни на сборы, ни на ссоры – пора было ехать в аэропорт. В последнюю минуту Феликс пожелал, чтобы я показала ему свой билет: похоже, он вообразил, что я не собираюсь улетать через два часа. Но билет был в полном порядке, если не считать, что рейс был не на Цюрих, а на Женеву. Он потребовал от Марата объяснения, зачем мне лететь в Женеву?
– На Цюрих сегодня нет прямого рейса. А ведь ты хотел, чтобы она улетела сегодня, не правда ли?
Феликсу ничего не оставалось, как принять свершившийся факт.
Сабинка не очень понимала, куда и зачем ее везут без меня, но Феликс утешил ее, выдав ей плюшевого мишку из маминой коллекции. Она тут же усыновила мишку, запеленала его в свой шарфик, и они втроем – Феликс, Сабинка и Мишка – скрылись за стеклянной дверью зала улетающих.
По дороге к выходу Марат вдруг свернул налево и сказал:
– Первым делом мы пойдем сдадим твой билет.
Я оторопела:
– То есть?
– Очень просто – зачем тебе лететь в Женеву? А на завтра я приготовил тебе билет в Цюрих. Так что сдадим билет и вернемся домой.
– А что скажут Витя и Люба?
– Они ничего не скажут, они уже уехали: я купил им на два дня номер в отеле на озере Селигер.
Не стоило удивляться, – он, как всегда, все предусмотрел! Знал бы он тогда, что предусмотрел не все! Существуют дела и чувства, которые даже ему не приходят в голову.
– Но Феликс будет меня искать и проверять, прилетела ли я в Цюрих.
– Пусть проверяет. Мы сейчас отключим все телефоны, а к десяти вечера включим твой мобильный. Если он позвонит, скажешь ему, что уже прилетела, но еще не доехала до дома – ординарный гражданин никакими силами не может определить, из какого города отвечает ему мобильник. А может, ты решишься и скажешь ему правду?
– Нет-нет! После пяти лет совместной жизни нельзя отставлять человека по телефону!
– Бог с тобой, поступай как хочешь. Главное, что сегодня мы с тобой наконец остались одни и ни от кого не должны скрываться.
До этого дня нам никогда не удавалось надолго оставаться наедине, всегда жизнь нависала над нами – или кто-то дышал за стенкой, или я боялась опоздать к ужину, или Марата срочно вызывали по телефону на завод. А сегодня мы остались совершенно одни и постарались наверстать упущенное время. Когда солнце зашло, Марат предложил прочесть завещание Лины.
– Неужели она оставила завещание?
– Представь себе, оставила – оформленное по всем правилам. Как-то раз, когда я уехал в Цюрих, она пригласила моего адвоката и попросила Любу с Витей быть свидетелями. И вот результат.
Он показал мне большой конверт, запечатанный сургучной печатью.
– Но нельзя читать завещание, валяясь в постели нагишом. Давай прилично оденемся и выполним все формальности. – Он достал из шкафа короткий шелковый халат и протянул мне пакет с чем-то воздушным: это оказалось кружевное платье-пелерина – надетое на голое тело, оно едва ли могло быть названо приличным. Марат позаботился обо всем – погасив верхний свет, он зажег три свечи, заранее вставленные в трилиственный подсвечник, и распечатал конверт. Завещание оказалось коротким:
«За неимением других ценностей я, Сталина Викторовна Столярова-Гинзбург, завещаю своему сыну, Марату Львовичу Столярову-Гинзбург, права на мою любимую Лильку (Елену Сосновскую) и на мою книгу „Секрет Сабины Шпильрайн“.
Все имущество, оставшееся в моей новосибирской квартире, я завещаю своей верной помощнице Насте (Анастасии Коньковой)».
– Завещание совершенно в мамином духе. А с какой стати права на Лильку – она что, знала?
– Знала.
– Ты ей рассказала?
– Конечно, нет, но мимо ее острого взгляда ничего не проходило незамеченным.
– Что ж, тем лучше. Теперь у тебя уже нет другого выхода, ты принадлежишь мне по праву.
Мы выпили по бокалу вина в память о Лине и всплакнули – нельзя было определить, кто из нас любил ее больше.
– Знаешь, сначала, когда мама вдруг ни с того ни с сего решила тебя удочерить, я тебя терпеть не мог. Мне казалось, что ты заняла мое место в ее сердце. А ей просто интуиция подсказала, что ты – сад зачарованный, сестра моя, невеста.
Мы было задремали, обнявшись, но нас разбудил странный дверной звонок: три коротких и один длинный.
– Кто бы это мог быть? – испуганно спросила я, представив себе стоящего за дверью разъяренного Феликса.
Но Марат не спешил открывать:
– Мне некуда спешить. Это сигнал, что мне принесли срочное письмо, и вряд ли оно предвещает что-нибудь хорошее.
Я заволновалась и стала его теребить:
– Пойди посмотри! Ну, пожалуйста, пойди!
– Ладно, я пойду, но ты потом пожалеешь, что испортила нам остаток ночи.
Он накинул халат и ушел. Его так долго не было, что я надела майку от его тренировочного костюма и пошла к воротам проверить, не случилось ли с ним чего. В саду было темно, только неяркий фонарь освещал ворота. Марат меня не видел – он стоял в круге света под фонарем, разглядывая какой-то листок, лицо у него было хмурым.
– Что случилось? – крикнула я издали. Марат пошел мне навстречу, на ходу засовывая листок в карман халата.
– Что ты от меня прячешь? Я все равно видела какой-то листок у тебя в руках.
Он подошел, обхватил меня обеими руками и прижался к лицом к моему плечу:
– Это я автоматически спрятал, не хотел вовлекать тебя в свои неприятности. Идем в дом и вместе почитаем, что там написано. С кем, кроме тебя, я могу поделиться?
Дома он выложил листок на стол под лампу, а сверху бросил маленькую записку, напечатанную на компьютере. Записка была короткая: «Письмо доставлено вчера вручную в почтовый ящик при входе. Было еще два точно таких же письма – в финансовый и торговый отделы. Расследование по этому делу начнут на днях. Записку немедленно сожги».
Марат придвинул пепельницу, поднес к
