Когда я рассказываю этот эпизод иные говорят: «Это вас выручила случайность». Но есть и такие, кто рассматривает это как закономерность. Они говорят: благодетели, помогающие патриотам, самоотверженным борцам за Родину и нацию, появляются отнюдь не в силу одной лишь чистой случайности.
Я здесь не собираюсь быть судьей: кто прав, а кто нет. Если в моей жизни неоднократно повторялись случаи, когда меня спасала помощь благодетелей, то могу сказать, что подобные случайности, несомненно, были на моей стороне. Очевидно, и случайность благосклонна к тем людям, которые всю свою жизнь посвящают делу народа.
Если бы народ не знал, что наша партизанская армия есть его вооруженная сила, борющаяся за справедливость, за освобождение человека, если бы яркий образ партизанской армии не был в глазах жителей образом святой и величавой силы народной, то мы в то время на Тяньцяолине не смогли бы рассчитывать на помощь старика Кима. Стало быть, на скрижалях истории нашей антияпонской революционной борьбы не были бы запечатлены и такие чудесные предания, как эта живая легенда о происшествии на Тяньцяолине.
6. Окрыленные любовью народа
В ту роковую ночь мы, удачно миновав тройные караульные пикеты противника, остановились на ночлег в ущелье Давэйцзы, на руинах сгоревшего жилья. Не было ни одной уцелевшей крыши, только были почерневшие стенки. В этом разоренном гнезде мои боевые друзья провели остаток ночи и весь следующий день, ухаживая за своим больным командиром. Нечего было и говорить о каком-либо, хотя бы самом примитивном медицинском обслуживании: развели костер, уселись вокруг него и по очереди массажировали мои руки и ноги.
На следующий день, с самого утра, несколько наших бойцов из числа 16 уцелевших начали разыскивать жилье корейцев, которые, по утверждениям старика, должны были жить здесь без прописки в ведомстве властей Маньчжоу-Го. Искали в лесу целый день. Разумеется, нелегко было найти приют тех, кто обитает скрытно от японских войск и полицейских и властей Маньчжоу-Го, оградив себя барьером от внешнего мира. Лишь глубокой ночью натолкнулись вдруг на сруб бревенчатого домика в чащобах девственного леса на склоне горного перевала Лаоелин. Все вокруг заросло кедрами, березами и пихтами.
Как раз это и был тот дом, который сегодня широко известен среди нашего народа как «одинокий дом в Давэйцзы». Имя его хозяина-Чо Тхэк Чжу. Чвэ Иль Хва, автор воспоминаний «Желаю доброго здоровья и долголетия!», была его старшей невесткой.
В густом лесу на склоне горы находились два бревенчатых однокомнатных домика, напоминавшие близнецов по размерам и внешнему виду. Между жильем протекал небольшой ручеек. В одном из домиков, находящемся к северу от него, на склоне горы, проживало, увы, 9 человек — старые супруги, их старший сын Чо Ук с женой и внучата. В южном домике жили пятеро — семья второго сына Чо Гена. Домики такие низенькие, что вернее было бы назвать их землянками. Крыши были устланы толстым слоем земли, на которых было посажено несколько низкорослых сосенок. Понятно, что это было своего рода маскировкой жилья от посторонних глаз. Поэтому наши разведчики и не могли сразу отыскать их, хотя тщательно прочесывали всю лесную глушь.
Путники, форсирующие перевал Лаоелин, даже не могли догадаться, что на одном из склонов гор Давэйцзы обитают люди с «особым» взглядом на жизнь, те, кто скрывает малейшие признаки своего существования. «Адреса» этих домиков, говорят, знали лишь трое связных, которые часто преодолевали полосу между Восточной и Северной Маньчжурией.
Наши разведчики рассказали хозяину дома, зачем они пришли сюда. Тут же старик Чо Тхэк Чжу дал «экстренный сигнал» своему сыну Чо Уку и внуку Чо Ен Сону отправиться за нами. Он сказал: «Знаете, ребятки, командир Ким Ир Сензаболел. Страдает от сильной простуды. Пусть свалится и небо, такого не должно быть. Идите скорее за партизанами». Затем невестке Чвэ Иль Хва велел приготовить кипяток и рисовый отвар.
От дома старика Чо Тхэк Чжу до нашего временного лагеря напрямую было больше 8 километров. Чо Ук и Чо Ен Сон вместе с нашими разведчиками прибыли на нашу стоянку в тот момент, когда бойцы отряда, усевшись вокруг костра, подогревали в полевом котелке воду для меня, вновь впавшего в бессознательное состояние. Положив меня на спину, бойцы направились к дому старика. Позади всех шел Валь Рён, заметая следы всей группы веткой сосны.
Дед Чо Тхэк Чжу, как говорится, с молодости повидавший все на своем веку, задал несколько вопросов комроты Хан Хын Гвону, после чего пришел к выводу: болезнь у командира Кима тяжелая; причина — сильная простуда, результат переутомления, недоедания и страшного переохлаждения организма; эта болезнь порой может привести к смертельному исходу, но, вовремя приняв меры, больного можно исцелить за три дня; для этого нужна теплая постель, в которой больной мог бы хорошенько пропотеть.
Старец добавил, что для больного нужен абсолютный покой.
— Командир Ким еще не пришел в себя, находится в тяжелом состоянии оттого, что у него нарушено кровообращение. Когда в тепле нормально заработают кровеносные сосуды, дело пойдет на поправку, — заявил он. — Прошу вас, ребята, не беспокоиться. Идите в дом моего второго сына и отдыхайте спокойно, — сказал он Хан Хын Гвону, вместе с невесткой продолжая массажировать мои руки и ноги.
Слова старика приободрили и немного успокоили бойцов отряда, которые с тревогой и беспокойством сидели вокруг меня, уже несколько дней страдающего от тяжелой болезни. По наказу старика Чо Ен Сон повел их через ручеек в домик Чо Гена. Возле меня остались двое караульных и семья Чо Тхэк Чжу.
Старик разбавил в кипятке полчашечки меду и стал понемножку вливать мне в рот этот целебный напиток. Усевшись у моего изголовья, он внимательно следил за ходом болезни то и дело притрагиваясь ладонью к моему лбу. Через некоторое время он кормил меня отваром, разбавленным медом. Бойцы которые ухаживали за мной в ту ночь вместе со стариком, впоследствии рассказывали, что я стал приходить в себя лишь после того, как проглотил отвар с медом. В этот момент я окончательно избавился от беспамятства и предательской слабости, которая клонила меня то в сон, то в полузабытье. Чувствовалось, голова у меня как бы проясняется и казалось поэтому, что наступает цветущий весенний день. Все мое тело пребывало в состоянии невесомости, а душа рвалась все время вверх, словно пушинка. Вокруг меня не было ничего — ни скучного, надоедливого зимнего пейзажа леса, ни снежного покрова, ни пурги, ни холода, не слышно было ни назойливых выстрелов преследователей, постоянно тревоживших мой слух. Не ощущал я теперь ни страшной головной боли, ни озноба, ни изнуряющей высокой температуры. Странно, что же случилось? Неужели так начисто отступила та болезнь, которая ввергла меня в страшную пропасть между жизнью и смертью и причинила мне столько страданий?
