Я собрался с мыслями и прислушался к шуму ветра, трепавшего бумажку на окне. Звук гудящей бумажной полоски напоминал отдаленный шум двукрылого самолета, который мы видели над вершиной Лаоелина при следовании из Дуйтоулацзы. Мои глаза встретилисьс внимательным взглядом незнакомого старика с седыми длинными бровями.
Натруженная рука этого пожилого человека слегка придерживала мое правое запястье и очень напоминала мне теплую ладонь моего родного дедушки в Мангендэ, любившего ласково притрагиваться к моей щеке и ко лбу.
— Где я нахожусь? — тихонько спросил я у совсем незнакомого старика, наклонившегося ко мне.
Мой вопрос вызвал на его лице неожиданную реакцию, которую невозможно ни описать на бумаге, ни рассказать словами. Улыбка, еле заметно появившаяся в уголках рта старика, вмиг преобразила его щеки и глаза — все лицо, изрезанное глубокими морщинками, такое простое и доброе, как вспаханная земля. В этот миг оно мне казалось чудесно-волшебным. Подумалось, что я впервые в жизни вижу такое простое лицо, выражающее искренность и вызывающее к себе безграничное доверие.
Валь Рён, сидевший рядом с хозяином и напоминавший собой неподвижную мумию, неожиданно залился слезами. Он одним духом выложил мне, как бойцы экспедиционного отряда, миновав полосу смерти, добрались сюда, до ущелья в Давэйцзы, от лесоразработок в Синяньляньцзы.
— Спасибо, дедушка! Исцелился я благодаря вашей доброте.
— Нет, нет, не говорите! Богатырем вас родило небо! То. что вы ожили в нашем домике, не связано с нашей семьей. Это все по воле неба, командир Ким!
При этих словах дед Чо Тхэк Чжу, подняв голову, посмотрел вверх, будто бы я и на самом деле был рожден небом. Слушая его, я испытывал чувство неловкости и даже, прямо скажу, очень смутился.
— Дедушка, пожалуйста, не восхваляйте так мои возможности. Слишком высока для меня честь — сравнение с богатырем, рожденным небом. Я не богатырь, рожденный небом. Я сын и внук своего народа, родился в семье простого крестьянина. Как один из воинов Кореи я пока что сделал далеко не все.
— Нет, нет! — заупрямился хозяин. — Слишком большие ратные подвиги вы свершили, командир Ким. Весь мир знает об этом. Я еле-еле свожу концы с концами и живу, словно червь, копаясь в земле этого безымянного ущелья, но до меня тоже доходили слухи, которые гуляют во всех трех провинциях Северо-Востока Китая.
Услышав от Валь Рена о моем выздоровлении, вбежали в распахнутую кухонную дверь родные старика вместе с партизанами, вскочившими с постели в этот предрассветный час. Старик взволнованным голосом велел своим детям:
— Поклонитесь этому человеку, дети мои. Это знаменитый командир Ким. Осенью позапрошлого года он во главе корейской армии совместно с отрядом командующего У атаковал уездный центр Дуннин.
Я еле приподнялся в постели, принимая поклон этих лесных жителей.
В комнате этого бревенчатого домика в горной глуши, куда не заходят и почтальоны, жилья, не зарегистрированного даже в журнале учета местных властей, временами раздавался громкий, веселый смех.
— Да, теперь мы шумим и смеемся, а когда страдали в полном окружении врага, в глазах темнело от безнадежности. Думали тогда — всему конец! — проговорил командир взвода Ким Тхэк Гын со слезами на глазах.
— Сколько же вы мучились из-за меня, товарищи! — проникновенно заговорил я. — Слава богу, хоть вы остались в живых! Всю жизнь, до седых волос, не забуду вашей доброты и заботы!
На всю жизнь запомнил я обращенные ко мне лица боевых друзей, повлажневшие от слез. И сейчас те лица живы в моей памяти, как и тогда, более полувека тому назад. Досадно только то, что не сохранилось в памяти больше половины их имен. Страстно хочется передать нашим потомкам хотя бы их славные имена, но, к сожалению, я запомнил их не все. Эти 16 имен мне сегодня трудно различить одно от другого, ибо на них наслаивались десятки тысяч имен, связанных со мной прямо или косвенно в течение свыше полу вековой деятельности. Чтобы восстановить каждое имя из глубины истории нашей антияпонской революционной борьбы, требуется прибегнуть к летописи тех лет, к историческим документам. Но их, к сожалению, не существует. Ведь мы бросились в пучину антияпонской войны не для того, чтобы оставить о себе какие-либо записи. Мы взяли в руки оружие для того, чтобы положить начало новому миру, где хозяевами жизни станут трудящиеся массы.
Но этими аргументами, думается, нельзя оправдать себя. Ведь что ни говори, я все-таки являюсь бывшим командиром партизан! А вот не могу вспомнить больше половины имен своих ближайших боевых друзей, тех, кто спас меня от, казалось бы, неминуемой смерти!
— Дедушка, скажите, пожалуйста, где ваш родной край? Откуда вам пришлось забраться в такую горную глухомань?
Я притронулся к тыльной стороне руки старика, которая была у него большой и грубой, словно грабли. Видно было, как вздулись большие синие вены. С чувством вечной благодарности, близкой к умилению, смотрел я на его лицо в морщинах, в которых как бы таятся следы полу веко вой истории политической жизни страны.
— Я родился в волости Самчжан уезда Мусан. Не выдержал притеснений япошек, покинул родной край в 29 лет и переправился в Хэлун, — грустно ответил старик и начал рассказывать о своем житье-бытье.
… С того года, когда он переправился через реку Туман, минуло около трех десятилетий. Работал все время арендатором, а через два года после антияпонской демонстрации 10 нюня вместе с семьей перебрался через горный перевал Лаоелин и начал осваивать паровые поля, зарегистрированные в японской компании по освоению рисовых полей. Слушал я старика, и перед моими глазами, как в замедленном кино, раскрывались картины бедствия одной крестьянской семьи, разорявшейся постепенно вместе с историей гибели Кореи.
Перевалив через Лаоелин, семья Чо Тхэк Чжу вначале приютилась в селе Давэйцзы, где поставила изгородь и заложила обтесанные камни под фундамент нового дома. Там было всего три корейских двора и пять китайских. Затем прибыли новоселы — стало десять корейских дворов, после чего и в этом захолустье пустили свои корни такие организации, как Антияпонский отряд самозащиты. Общество женщин. Детский авангард и Детский отряд. Но бурные волны, вызванные событием 18 сентября, одновременно смыли все эти организации без остатка.
При погроме каратели превратили село в сплошное пепелище. Люди вновь начали воздвигать на пожарищах жилье, старательно обстраивая свою жизнь. Весной 1933 года Давэйцзы постигла новая ужасная трагедия-дома опять его рели дотла, а во время пожара погибли жители деревни.
