Еще одна встреча.
— Вам ничего не нужно? Нет? Ну давайте поговорим.
Художник сладко потягивается, как кот, которому щекочут под подбородком. Он любит эти беседы.
— Вот вы говорили, мсье ван Эгмонт, что знали о нашей партии и ее силе, но не обратились к нам из-за того, что вам претит дисциплинированность и организованность. Вас тошнит от одного слова «приказ», — говорит старый коммунист. Он видит ван Эгмонта насквозь и всегда дергает за нужную нить. — А ведь это значит, что в глубине души вы — фашист, то есть негодяй и насильник.
— Мсье Чонга уже сказал мне, что я — расист.
Оба смеются.
— Между тем это печальный факт. Если наша партия прикажет вам сделать доклад о зверствах колониального режима, вы согласитесь выполнить такой приказ?
— Но я уже сам делал такие доклады.
— Как многие партийные работники и я сам. Ну а если партия прикажет вам бороться с деляроковцами, срывающими наши доклады?
— Как иностранец я не могу остановить французского фашиста. Но голландского, нашего, — с удовольствием. Еще как осажу!
— Фашизм — интернационален! Французские, немецкие и итальянские фашисты — друзья. Я ненавижу фашиста любой национальности. Если немецкий фашист направляет пистолет в грудь испанского рабочего или крестьянина, то я вправе, не будучи ни испанцем, ни немцем, отвести этот пистолет. Испанский рабочий человек мне дороже богатого маменькина сынка любой национальности.
— Правильно. Против международной солидарности буржуазии должна крепко стоять международная солидарность трудящихся. Приведу пример такой солидарности. 16 апреля 1919 года французские линейные корабли «Франс» и «Жан Бар» открыли огонь по частям Красной Армии, наступавшей на Севастополь. Так министры и офицеры буржуазной Франции оказали помощь буржуазной России. Нападение было внезапным, без объявления войны, и бойцы Красной Армии умирали под предательскими ударами французского оружия. Это была международная капиталистическая солидарность.
17 апреля оба корабля сделали еще несколько залпов, но в этот же день команды отказались стрелять по войскам революции. Офицеры пытались увести суда в море, но напрасно: они остались на рейде. Два дня линейные корабли стояли угрюмые, неприступные и безучастные. С виду, а внутри стальных коробок кипела борьба.
30 апреля 1919 года французские линейные корабли подняли красные флаги! Это тоже международная солидарность, на этот раз пролетарская — великое братство рабочих и крестьян.
Нужно сказать, что среди делегатов революционной команды на берег для братания с рабоче-крестьянской армией высадился машинный старшина Франсуа Лерон.
Ясно-голубые глаза старика смеялась, и он опустил голову, делая вид, что поправляет в трубке табак.
— Вы выполнили бы приказ ударить по лицу голландку за то, что она протестует против голландских зверств в Индонезии?
— Нет.
— Эх, мсье ван Эгмонт! Никому не хочется выполнять чужие приказы, если они идут вразрез с собственными понятиями, желаниями и интересами. И, наоборот, если строжайший приказ человек страстно желает выполнить сам, то он не является приказом. Ну как этого не понять? Я приказываю вам: «Дышите!» Так что же обидного или трудного в выполнении такого приказа? С приказом или без него вы все равно дышите!
— Конечно, но…
— Коммунистическая партия выражает интересы трудящихся, желающих на новых и более справедливых началах перестроить общество. «Боевые кресты» — это партия, желающая сохранить настоящее положение вещей, выражающая интересы буржуазии. Кто за новое — тот идет к коммунистам и выполняет приказы партии, потому что это его собственные желания, только для него и за него сформулированные более опытными товарищами. Кто за старое — тот идет к фашистам, и для него его собственные мысли и чаяния формулирует граф де ля Рок. Плохо, когда выполняют чужие приказы, как это делали вы, работая на ван Аалста или Татю. Ведь вы выполняли их, хотя знали, что они безнравственные, вредные и подлые.
— Да, но почему должны быть именно приказы?
Они смотрят друг на друга: один — с вызовом, другой — с добродушной усмешкой.
— Политическая партия — концентрированный опыт класса. Только интеллигент, будучи оторванным от масс, может наделать столько ошибок и получить столько оплеух, как случилось с вами. Вспомните ваши блуждания по темным ходам буржуазной политической и общественной жизни: сколько там вам наставили синяков? А, неверно? Только Коммунистическая партия вовремя оберегла бы вас от таких неприятностей и от потери времени. Она давно бы указала вам выход.
— Я сам нашел его. Заметьте: сам!
— Нет, ошибаетесь: вам открыл дверь фашист с бутылкой — это раз. Вы могли бы бесполезно потерять жизнь — это два. В-третьих, вы еще не выкарабкались из тины буржуазного мышления. Синяков много, а сознания мало и сейчас. Сравните-ка смысл двух ранений — вашего в Париже и Жана Дю-мулена в Испании! Жан — герой, он вписал себя в книгу истории человеческого движения по пути к свободе. А вы — слепой, пробирающийся ощупью между мебелью в собственной комнате. Ван Эгмонт, слушайте: всю жизнь вы выполняли чужие приказы. Не пора ли начать выполнять веления своего сердце и ума?
Ван Эгмонт отвел глаза и прошептал:
— Даже если они будут громко сказаны партийным секретарем.
— Не даже, а именно когда вам их скажет партийный секретарь. Пока вы живете в мире, где говорят «я», «мой», вы — безличный раб и выполняете только чужие приказы. Лишь когда вы научитесь произносить слова «мы» и «наше» — вы обретете свою личность, станете истинно свободным и будете выполнять свои желания, потому что вы — уже партия, класс, трудовой народ и трудящийся всего мира — это одно и то же. Вы — в них, они — в вас. Впервые в жизни вы узнаете большое человеческое счастье, потому что оно дается не выполнением своего маленького желаньица, а социального заказа — требований народа.
Они помолчали. Вдруг ван Эгмонт засмеялся.
— О социальных заказах вы мне уже говорили. Я буду счастлив, как Леон Блюм, расколовший французское рабочее движение и блестяще выполнивший социальный заказ своего родного класса!
Они хохочут.
«Хорошо», — думает Лерон, имея в виду свои мысли.
«Хорошо», — думает ван Эгмонт, имея в виду свои.
И оба они правы, потому что теперь все чаще они имеют в виду одно и то же.
— Вы так много и хорошо мне говорили о невключенче-стве и невключенцах. Между тем вы не порвали с капитализмом, хотя за вашей спиной столько мертвых.
— Я проклинаю день и час, когда…
