– Посмотри, на что ты похожа, разве хорошие девочки дерутся!
– Да, а чего он! Он первый начал! Прямо сюда меня ка-ак толканет! – и я показала на живот.
– А ну-ка покажи!
– Вот сюда!
– Нет-нет, ты как следует покажи!
– Вот прямо сюда!
– Я сказала, как следует покажи, на теле!
Все смотрели на нее с недоумением. Чего на теле? Зачем на теле? Обыкновенная драка!
– Да чего показывать, там нет ничего.
– Вот мы посмотрим, действительно он тебя ударил или опять врешь.
– Я правда ударил, – сказал Илюша. – И вообще, давай мириться, а? – Он протянул мне руку, мы сцепились мизинцами и начали было обычный примирительный ритуал: «Мирись, мирись, и больше не…
Но Сторож оттолкнула его в сторону и приказала мне:
– Раздевайся!
Я стояла, не понимая, что от меня требуется.
Сторож подхватила подол моего платья, задрала его кверху.
– Теперь спускай штаны!
На мне были толстые байковые штаны, доходившие до подмышек. Я приспустила их, показала пальцем на животе, куда Илюша ударил:
– Вот сюда. Но мне уже совсем не больно!
– Врешь! Ты не сюда показывала. Ниже спускай, ниже!
Я спустила чуть ниже.
– Да ты что, глухая? Я сказала ниже!
И Сторож потянула мои штаны вниз. Я вцепилась в край изо всех сил и тянула кверху. Но Сторож была сильнее. Она рывком сдернула штаны до самых колен и сказала с удовлетворением:
– Вот теперь покажи всем, где у тебя синяк.
Я стояла с голым низом и словно окаменела. Среди зрителей раздались нерешительные смешки. А Сторож отошла чуть в сторонку и со странной улыбкой смотрела то на меня, то на Илюшу. А затем с такой же непонятной злобой бросила:
– Нет у тебя никакого синяка!
И быстро ушла.
Я опомнилась, натянула штаны и страшно расплакалась. Илюша подошел ко мне и сказал:
– Ну, чего ревешь? Подумаешь, письку голую показала! А то мы не видали никогда! Да хочешь, я тебе свою покажу?
Очень редко, но бывали у Сторожа и добрые минуты. Особенно когда мы занимались рисованием. У нее были, видимо, какие-то художественные наклонности, может быть, даже сама рисовала. Во всяком случае, она показала ребятам постарше, что такое перспектива и как растирать пальцем на бумаге цветное пятно, чтобы получилась гладкая «тень». Рисовали мы, разумеется, карандашами, и от ее наставлений толку было мало. Меня она никогда не поправляла и не наставляла, я ходила у нее в лучших по этой части. Она поднимала мои рисунки всем напоказ и говорила растроганно:
– Юлочка, декоративно! Смотрите, дети, как красиво получается у Юлочки! Вот ведь может, когда захочет!
Это были единственные моменты, когда она называла меня по имени, к тому же ласково. За это я сразу прощала ей всё, и даже имя «Юлочка», которого терпеть не могла. И даже то, что меня иногда так и дразнили – «Юлочка декоративно!».
А несколько раз она до того раздобрилась, что проводила с нами просветительные беседы.
– Дети, все сюда! – кричала она, обычно как раз во время какой-нибудь особенно увлекательной игры.
Мы делали вид, что не слышим.
– Сюда немедленно! А то плохо будет!
Мы неохотно подтягивались.
– Принесите сюда, – говорила она заговорщическим тоном, – принесите из зала длинное зеленое стуло!
О, это другое дело! Это мы любили! Мы мгновенно притаскивали в комнату «длинное зеленое стуло», то есть длиннейшую зеленого цвета скамейку, и быстро рассаживались на ней. А Сторож ставила напротив нас табуретку и начинала «беседу».
У нее были две любимые темы, и обе, что называется, запретные. Как получилось, что никто из руководства не обращал на это внимания, я не знаю, но ей бы не поздоровилось. И как она сама не боялась? Да вообще, трудно сказать, что творилось в этой смурной голове. То, что она нам плела, должно было бы насторожить любое начальство. Но никто, кроме нас, этого не слышал. А нам нравилось.
Любимые темы ее были – про Бога и про интимные отношения между мужчиной и женщиной. Первое называлось «антирелигиозное воспитание», а второе «половое воспитание».
Что она говорила про Бога, я уже не помню. Помню только, что начинала она всегда с вопроса: есть Бог или нет? А потом шла смесь то ли из Евангелий, то ли из Пятикнижья, то ли из апокрифов, то ли из собственных ее фантазий. Все это было бессвязно и непонятно, но мы слушали, как сказку – без начала и конца. Конец, впрочем, был, и всегда один и тот же: «В общем, можно сказать, что Бога нет». Я только это и запомнила.
Зато ее описание секса было таким красочным, что его я не забыла до сих пор.
– Сегодня я расскажу вам, откуда берутся дети, – начала она.
– А мы знаем! – выкрикнули сразу несколько голосов.
Нас действительно уже просветили ребята из старшей группы.
Сторож пренебрежительно махнула рукой:
– Все, что вы об этом знаете – некрасиво, неприлично и неправда. Забудьте. Я расскажу вам, как это происходит на самом деле.
Суть ее рассказа такова.
В животе у мужчины есть особый мешочек, и в нем лежат детки – совсем крошечные, не больше мушки, но настоящие, с ручками, с ножками, с головкой. Мешочек очень маленький, и дети в нем не могут расти. А в животе у женщины есть большой мешок, но пустой. Мужчина и женщина целуются, потому что любят друг друга. Затем они ложатся рядом на кровать. Из пупка мужчины начинает выдвигаться такая гибкая трубочка, она растет, растет, изгибается и врастает в пупок женщины. Это, сказала Сторож, называется «прикорняться». И по этой трубочке ребеночек – один, а иногда и два – переходит из живота мужчины в мешок в животе женщины. В этом мешке ребеночек растет девять месяцев, пока не дорастет до нужного размера.
Здесь Сторож слегка замялась.
– И тогда он выходит наружу через пипиську, – подсказал кто-то.
– Не выражайся! – строго одернула подсказчика Сторож. – Новорожденный выходит наружу через предназначенное для этого отверстие.
– Пипиську… – шепот был еле слышен, и Сторож решила не обращать внимания.
После «беседы» мы долго обсуждали, которое объяснение правильное. Девочки стояли за версию Сторожа, мальчишки предпочитали то, что говорили старшие ребята.
Все эти сносные минуты со Сторожем были так немногочисленны и редки, что от раза к разу забывались, а помнились бесконечные дни с настоящим Сторожем, никогда не упускавшим возможности кого-нибудь помучить.
К Илюше приехал на побывку его военный отец. Они уселись в нашей игральной комнате, папа посадил Илюшу на колени, кормил его шоколадом, гладил и целовал. А я ушла в самый дальний угол и краем глаза с тоской смотрела на них.
