тех пор, как появились на этом континенте, отобрали у них охотничьи угодья и превратили в города и другие зоны цивилизации… Не следует также осуждать методы скальпирования, так как это было обычаем среди индейцев (так и написал!), и хотя это может показаться жестоким и отвратительным, несомненно то, что некоторые ваши деяния столь же, если не более, предосудительны».
Те два мальчика убежали в ближайший лес. Их преследовали индейцы. В глубине леса они наткнулись на крутую скалу, влезли на высокий уступ и решили отдохнуть там в надежде, что за ними никто не следит. Через несколько минут один из них случайно глянул вниз с выступа и «отпрянул в изумлении: менее чем в пяти футах под ним был индеец; за ним лезли еще трое; двое последних были с ружьями, а остальные, для большего проворства, без ружей. Тут же ближайший из индейцев, услышав посторонний шорох, произнес слово, которое могло соответствовать нашему «черт!». Они, видимо, рассчитывали на внезапность». (Как я смеялся над этим восклицанием опешившего индейца!)
Мальчикам ничего не оставалось делать, как скрыться в ближайшей пещере. Все ниже и ниже спускались они под землю. Наконец, к их изумлению, они оказались в другом мире, неописуемо прекрасном под лучами яркого солнца. Здесь в идеальном братстве счастливо жили вместе индейцы и белые. Отсюда и заглавие романа: «Счастливые охотничьи угодья».
Во всем этом, конечно, нашло выражение простое стремление уйти от действительности. Кроме того, это было отражением чувства, которое, думается, возникает время от времени у многих людей на протяжении их жизни: глубокая внутренняя уверенность в том, что их настоящий дом находится где-то в ином месте, что они принадлежат небу и что сегодняшний мир — всего лишь полигон для испытания души. Как сказал Иисус: «Никто не восходил на небо, как только сшедший с небес» [Иоан. 3: 13.]. Это, конечно, родилось не в результате размышления, а как глубокие астральные воспоминания, которые были затуманены более свежими мирскими переживаниями.
Несчастья и страдания необходимы для раскрытия души. Без них нас могут вполне удовлетворять мелкие свершения. Хуже того, мы можем остаться довольными собой [ «Ибо ты говоришь: «я богат, разбогател, и ни в чем не имею нужды»; а не знаешь, что ты несчастен и жалок, и нищ, и слеп, и наг. Советую тебе купить у меня золото, огнем очищенное… и глазной мазью помажь глаза твои, чтобы видеть» (Откровение 3: 17, 18).]. Мои личные переживания в школе «Кент» подтолкнули меня к размышлениям о страданиях всего человечества. «Можно ли вообще сделать что-то, — думал я, — для улучшения участи человеческого рода?»
Несомненно, если бы люди искренне приняли друг друга как равных, то они стали бы много счастливее. Я старательно разрабатывал систему государственного управления, при которой ни один человек не владел бы личной собственностью; все должно быть общим. Не думаю, что тогда это осознавал, но мои идеи в некоторых аспектах походили на те, что проповедовались, но едва ли применялись на практике, современными коммунистами. Однако по мере того, как я все глубже вникал в существо дела, я все яснее представлял, что большинство людей не способно добровольно мириться с отсутствием в жизни какой-либо личной собственности. Немногие люди (может быть, монахи) могли бы безразлично относиться к отсутствию у них собственности, однако навязывание такого мировоззрения всему человечеству было бы сродни тирании. Диктатура, даже во имя общего благосостояния, принесла бы больше зла, чем пользы.
В то время я писал одноактную пьесу, озаглавленную «Мирный договор», с подзаголовком «Каждый за себя». В ней речь шла о пещерных людях, вождях племен, которые собрались после войны, чтобы определить условия мира. Один из них, как все мечтатели, опережавшие свое время, выдвинул идею, которая, как он утверждал, могла гарантировать вечный мир. Его план предусматривал великодушие и благородство в межнациональном сотрудничестве разных племен, которое должно прийти на смену превалировавшему до сих пор межплеменному соперничеству и эгоизму. Другие вожди, казалось, были в восторге от его плана. Но вскоре выяснилось, что они его совсем не поняли, поскольку, когда дело дошло до жертв, которые каждый из них должен принести для обеспечения мира, каждый внес несколько «минимальных» поправок к предложенному плану, чтобы получить для себя как можно больше уступок. Наконец договор был отвергнут, поскольку вожди затеяли склоку о том, какую часть добычи каждый из них будет брать себе.
В конце пьесы герой произносил монолог: «Если бы Бог существовал, разве Он допустил бы все это?.. И тем не менее Он, безусловно, существует! Разве могла бы жизнь прийти на Землю, если бы Его не было! А! Теперь я все понимаю. Да, Бог есть, но Он хочет, чтобы человечество жило в трудных условиях, поскольку лишь при таких обстоятельствах человек способен доказать, что он действительно достоин Царства Божьего». Бог любит нас, заключил я, но хочет, чтобы человек заслужил Его благодеяния, поскольку без победы над алчностью даже сам рай станет новым полем битвы. Человек, писал я, совершенствуется не внешне, а только в себе самом. Пьеса оканчивалась шумом и криками за сценой; затем следовали выстрелы, канонада, взрывы и наконец — взрыв самой мощной бомбы. И наступала полная тишина.
Суровая реальность человеческой жадности была камнем преткновения, о который разбивались все мои мечты о политических методах спасения человечества. В возрасте пятнадцати лет я начал писать другой роман — о человеке, который предвидел падение современной цивилизации и решил сделать все возможное, чтобы сохранить ее самые конструктивные элементы. Он удалился в пустыню и построил утопическое общество. Его сподвижниками были специалисты в различных областях знаний, мужчины и женщины, которые понимали, что экспертиза должна опираться на мудрость и любовь, а не только на знания. Эта маленькая община поддерживала горение факела цивилизации, в то время как остальная часть человечества, ведя бесконечные войны, вернулась в пещеры. И эта маленькая группа людей возвратилась к другим землянам, чтобы те смогли освоить лучший, созидательный образ жизни.
Чем больше я думал о своей вымышленной общине, тем настойчивее влекла меня к себе эта идея. Моя концепция ухода от реальной действительности постепенно превратилась в мечту о расширяющейся сети особых поселений, в рамках современной цивилизации. Когда-нибудь, решил я, мне самому предстоит основать такую общину.
Не так уж часто бывает, чтобы мечты отрочества сбывались. Но эта, с Божьей помощью, сбылась. Однако эта история будет рассказана в одной из последующих глав.
В «Кенте» я много размышлял о таких паранормальных явлениях, как пророчество, телепатия и мысленное управление объективными событиями. Меня волновал также вопрос,
