Потянулись томительные часы обратного пути.
- Под нами Данциг? - устало опросил Фокин.
- Да, - подтвердил штурман Герман Швецов. - Как жаль, что у нас нет бомб!
Температура - минус 46 градусов. Дышать трудно. Штурман протянул руку к столику, чтобы проверить курс. На столике близко лежала карта, но он никак не мог дотянуться до нее. Малейший поворот, малейшее движение вызывали усталость.
- Следи за картой, - прозвучал в шлемофоне голос Фокина.
- Осталось, кажется, немного.
А штурману земля казалась каким-то туманом, потом стала совсем неуловимой. Плыл и прыгал перед глазами компас.
- Послушай, Герман... Герман!
Ответа не было.
- Мы разобьемся, Герман, если ты не будешь мне отвечать.
И опять запрос:
- Петрович, ты жив?
Радист сидел на своем месте, вяло свесив голову. Плотно прижавшись к спинке сиденья самолета, тяжело дышал штурман...
- Петрович, Герман...
И Фокин понял, что теперь надеяться он может только на себя.
Полковник Преображенский возвратился на аэродром поутру. На востоке поднималось солнце, потом промчался ветерок. От залива потянуло прохладой.
На аэродроме находились начальник штаба и комиссар полка.
Произвел посадку Михаил Плоткин. С трудом сошел с крыла, доложил полковнику:
- Задание выполнено. Бомбили Берлин.
Плоткин устало и грузно повернулся, чтобы идти в палатку, но остановился и спросил:
- Товарищ полковник, все вернулись?
- Нет, не все, Афанасий Фокин не вернулся. Нет пока и Трычкова.
- Не может быть...
- Не вернулись! - повторил полковник.
На аэродроме наступила тишина. Преображенский, опечаленный, хотел уже уйти, когда услышал далекий и протяжный гул знакомых моторов.
- Трычков! Трычков пришел!
Через несколько минут летчик Трычков устало вылез из кабины.
А Афанасий Фокин, как его ни ждали, так на аэродром и не вернулся.
Геббельс, успокаивая немцев, заявил по радио, что ни один самолет противников Германии не может появиться над Берлином. "Это надежно защищенная твердыня нации. Скорее падут столицы всех стран мира, нежели падет Берлин. Ни один камень не содрогнется в Берлине от постороннего взрыва. Немцы могут жить в своей столице спокойно. Советская авиация уничтожена. Советский военный флот в кратчайшие сроки будет уничтожен".
Потом немецкие радиостанции сделали странное сообщение о том, что "в ночь с 7 на 8 августа крупные силы английской авиации в количестве 150 самолетов пытались нанести удар по нашей столице, но огнем зенитной артиллерии и действиями ночных истребителей основная масса авиации противника была рассеяна. Из прорвавшихся к городу 9 самолетов 6 было сбито". Английское радио опровергло это сообщение:
"В ночь с 7 на 8 августа ни один английский самолет с наших аэродромов не поднимался ввиду совершенно неблагоприятных метеорологических условий".
А в рабочих кварталах Берлина читали призывные листовки, сброшенные с советских самолетов.
Третий удар потребовал от экипажей ДБ-3 немалого напряжения сил и воли. Бомбардировщики вернулись из Берлина поздним утром.
Андрей Ефремов, на что уж сильный и крепкий человек, и тот не смог дойти даже до зеленой лужайки. Цепляясь пальцами за крыло самолета, он припал головой к колесу. Полковой врач подбежал к летчику.
- Капитан Ефремов! Что с вами? Ранены?
- Да нет же... нет... - с трудом ответил капитан. - Мне бы немного передохнуть... передохнуть одну минуту... Доктор, не мешайте, я здоров. Мне нужно отдохнуть... Не люблю, когда близко лекарствами пахнет...
Смущенный врач постоял, пожал плечами.
- Если не трудно вам, - шепотом попросил Ефремов, - возьмите мой шлем и подложите под голову.
Старый доктор молча поднял с земли упавший шлем Ефремова, стряхнул с него пыль и осторожно подложил под голову Андрея.
- Вот так, спасибо.
И тотчас же уснул.
На аэродром примчались крытые автомобили, чтобы доставить летчиков в домик за рекой. Но никто даже не пошевельнулся. Летчики неподвижно лежали на траве.
Полковник Преображенский лежал лицом к небу, положив голову на круглый серый камень, оказавшийся поблизости. Штурман Петр Хохлов спал, сидя у колеса самолета. Михаил Плоткин прислонился к Хохлову.
На аэродроме наступила тишина. Только на берегу залива плескались волны.
В тот день Советское информбюро передало:
"В ночь с 11 на 12 августа имел место новый налет советских самолетов на военные объекты в районе Берлина.
Сброшены зажигательные бомбы большой силы. В Берлине наблюдались пожары и взрывы.
Все наши самолеты вернулись на свои базы".
Наивно было бы думать, что действия наших бомбардировщиков проходили без помех. С первых же дней фашистская агентура начала активную "охоту" за экипажами ДБ-3. Руководителю операции С. Ф. Жаворонкову приходилось маневрировать сроками вылета экипажей в воздух, чтобы дезориентировать противника. Фашистская авиация не раз нападала на Кагул и Асте, стараясь поймать и уничтожить самолеты ДБ-3 во время вылета.
"Из вероятных действий противника, - вспоминал потом маршал авиации С. Ф. Жаворонков, - наиболее опасным для нас на ближайшее время являлось нападение силами Ме-110 и Ме-109 в период производства вылетов на выполнение очередного задания. Обычно самолеты выруливали с мест стоянок от хуторов на старт в установленное время и по сигналу ракеты. Общее расстояние для руления для некоторых из них составляло два - два с половиной километра. Рулежные дорожки, накатанные только колесами самолетов, нередко проходившие поперек полос борозд, через канавы и изгороди, не позволяли самолетам двигаться быстро. На выруливание, вылет и сбор в районе аэродрома уходило значительное время. В этот период перегруженные и лишенные маневренности самолеты могли стать легкой добычей истребителей врага. На свои истребители из-за их малочисленности мы не могли вполне надеяться. Вот почему решили следующий вылет произвести не непосредственно перед наступлением темноты, а за час до нее.
Тем временем противник усилил наблюдение за аэродромами Кагул и Асте. Каждый день один или два раза Ме-109 парами на высоте 1000-1500 метров проходили над аэродромами.
Вечером, примерно через час после того, как ДБ-3 стартовали на Берлин, фашисты двумя группами Ю-88 нанесли одновременно удар по Кагулу и Асте. Однако удар пришелся по пустому месту. Пострадали лишь два истребителя, прикрывавшие взлет бомбардировщиков. Приземлившись, они не успели еще зарулить в надежное укрытие. После бомбежки аэродром Кагул, как оспины на теле земли, покрыли воронки от восьмидесятикилограммовых фугасных и осколочных бомб. Командование приняло меры к тому, чтобы к возвращению самолетов подготовить посадочную полосу к приему самолетов. Аэродром Асте не пострадал от бомбежки.
