Ещё об этой "старомодности" в манерах Аверинцева: не было случая, чтобы он кого-то не пропустил бы в дверях вперёд себя, будь то пожилая дама, его преданная и восторженная слушательница, и, осмелюсь без тени какой-либо неподобающей мысли так назвать, "поклонница" Элеонора Петровна Гомберг, или же молоденькая девчёнка-студентка, или студент, или Ваш покорный слуга. Бывало в этакой ситуации, что называется, "неудобно", но ничего нельзя было поделать, приходилось "подчиняться". Постепенно дошло до того, что я не мог порою с кем-то очутиться в одном дверном проёме без того, чтобы не подумалось: "А как бы тут поступил Аверинцев на моём месте?.." Я-то зачастую поступал по-другому...
Пожилой Элеоноре Петровне всегда целовал ручку, церемонно -- что страшно ей нравилось. Да Э.П. и годилась-то Сергею Сергеичу в матери, будучи его лет на 20 с лишком старше, хотя был он для неё явно -- Учитель, а также соединительным звеном в цепи поколений, живым символом культурной преемственности. Саму же Элеонору Петровну Сергей Сергеич расспрашивал всегда с неподдельным интересом и участием о днях былых. Чувствовалась его заинтересованность во всём, что связано с Петербургской культурой. Элеонора Петровна и была таким анахронизмом, живым осколком интеллигентского, профессорского Петербурга, хоть и назывался он тогда уже Ленинградом.
Меня же расспрашивал наш Академик о другой старушке, моей близкой знакомой, родом из Петербурга, но с 60-х жившей в Латвии, в Резекне: Елизавете Сергеевне Перегудовой (†) (которой, кстати говоря, русскоязычные римско-католические общины в России обязаны многими прекрасными, трогательными и весьма популярными переводами церковных песнопений, в основноом с латыни; насколько я знаю и могу судить,-- прочно вошедшими в обиход многих приходов. Переводила она вместе с отцом Янисом Купчем, в Зилупе или Резекне, что в Латгалии, также Миссал для нужд русских католиков Латвии, каковой перевод, увы, нигде, по-моему, не был учтён при издании официального Миссала на русском языке: хотя работа была проделана колоссальная). Так вот, в своё время Елизавета Сергеевна Перегудова училась в Питере в гимназии совместно со Львом Николаичем Гумилёвым, правда, в параллельных классах, и даже была вхожа в дом Анны Андреевны Ахматовой. Сергей Сергеич расспрашивал обо всём этом с живейшим любопытством.
Себя относил Аверинцев, безусловно, к "цеху" или, как он неоднократно мне говорил, "сословию" русской интеллигенции. Сейчас принято во многом оспаривать это понятие, пересматривать роль интеллигенции в культуре России, хор всяческих "постмодернистов" так даже и высмеивает его почём зря (а бывают разве постмодернисты вне хора?.. полагаю, нет, ведь по их же определению -- собственного голоса нет и быть не может, всё есть лишь набор уже где-то использованных цитат). Не будучи ни в коей мере знатоком предмета, не могу утверждать, что у меня на сей счёт сложилось личное глубокое мнение, каковое был бы готов отстаивать,-- вовсе нет. Да и речь сейчас не совсем об этом.
А о том, что во "дни оны" и Ваш покорный слуга отдал-таки долг этим увлечениям всяческой интеллектуальной эквилибристикой. И вот ("се..."), при очередной встрече с Аверинцевым возьми да и ляпни что-то неблаговидное про "интеллигенцию": честно признаться, уже не помню, что в точности (кажется, о превосходстве "интеллектуалов" над "интеллигенцией".... что-то в этом роде). Надо было видеть взрыв почти что "дикой ярости" у Аверинцева, когда я это нечто ввернул, -- без особых задних мыслей, а возможно, просто желая блеснуть в беседе с Сергеем Сергеичем "независимостью своего суждения".
Конечно, "ярость" эта была весьма своеобразна. В случае с Аверинцевым это можно было бы описать следующим подобием: где иной схватился бы за камень или метнул в обидчика финку, Аверинцев бросил бы в наглеца листок только что исписанной стихами бумаги, причём его не комкая... (Авторство второй части сей метафоры не моё, слышал что-то очень похожее от Натальи Петровны Аверинцевой, только "творчески" отнёс упомянутую метафору к ситуации, произошедшей именно со мною).
Так вот, Сергей Сергеич изменился в лице и этак даже с металлом в голосе отчеканил: "Что вы такое говорите, Эдгар, вам это даже как-то совсЕм не идёт!". Или "не к лицу". В общем, убил тапком наповал, и вполне заслуженно. Потом, уже гораздо более спокойным тоном, пояснил, почему его эта тема так волнует. Не могу, конечно, вспомнить, как там это всё было в деталях. Одно знаю, как своего рода пафос всех его рассуждений: "Негоже быть уважающему себя человеку вне сословной иерархии". Себя Сергей Сергеич явно относил к сословию русской интеллигенции. И гордился этим.
Не буду говорить об охватившем меня стыде -- это слишком понятно и неинтересно. Скажу только, что с тех пор я более трезвенно стал относиться к разным интеллектуальным модам, поверяя их данным критерием (не скажу "аверинцевским", но почерпнутым явственно с вышеупомянутой оказией): а к лицу ли мне вообще тому или иному поветрию в общественных умонастроениях доверять, не исследовав его достоверности -- нравственной, а то и просто рассудочной?
Такой вот страшный случай со мною произошёл около Сергея Сергеича Аверинцева.
Конечно,-- могут возразить оппоненты: а причём тут "моральная проповедь",-- каковую многие приписывают покойному нашему академику, -- и наука, или роль Аверинцева в этой науке или даже разных науках, будь то филология, богословие или литературоведение? Не берусь судить о столь высоких или даже абстрактых материях. Моё-то дело, по мере моих слабых и не совсем поставленной задаче соразмерных сил -- дать свидетельство! Почти что по слову Писания... Да простят мне ревнители строгости библейской экзегезы столь дерзкую аналогию.
Не могу не вспомнить то, что неизгладимой печатью было положено мне на сердце в связи с Аверинцевым: Сергей Сергеич и книги. Его отношение. Да и вряд ли буду здесь оригинален, ведь всё это могут подтвердить люди, знавшие его и много дольше, и интимнее меня. Всё это звучит почти что трюизмом.
Но осмелюсь прибавить со своей стороны лишь некоторые факты, детали, которые, пожалуй, мало кому и из хорошо знавших Сергея Сергеича людей могут быть известны. Просто поскольку дело происходило в течение ряда лет именно в Вене, да и навряд ли где-нибудь "запротоколировано", ибо -- слишком такое простое, домашнее, как бы даже "междудельное" и потому недостойное вроде как упоминания. Да и кто об этом особенно-то знает: Наталья Петровна, да может ещё кто из семьи слышал, да Ваш покорнейший, который в данном случае -- уж точно знает. А меня-то эти обстоятельства как раз касались весьма и весьма. Просто потому, что именно в этой особой области я был вроде как "интимиссимус" Сергея Сергеича. Обстоятельства эти таковы, что ну никак нельзя дать им погрузиться в стихию забвения. Жалко!
