– А зачем государству поддерживать то, что не может выжить в условиях свободного книжного рынка?
– В условиях свободного книжного рынка неспособно выжить всё, что выходит за рамки „издательских проектов“ и не имеет мощной рекламной поддержки. Практически вся современная русская литература, сотни талантливейших писателей задвинуты в состояние „насильственного забвения“. Они влачат жалкое существование и в лучшем случае издают свои произведения символическими тиражами за счёт местных администраций.
– Но что изменится, если их книги начнут выходить большими тиражами и за государственный счёт?
– Государство должно по определению учить и просвещать своих граждан. Оно должно формировать и поддерживать то, что называется „культурной средой обитания“. Литература должна удовлетворять вкусам самых разных социальных групп. Умственное и духовное развитие людей неравномерно. Но каждого из своих граждан государство (если оно думает о будущем) должно побуждать к добродетели, культуре и нравственному развитию. Именно эту цель и выполняла прежде литература. Сейчас писатель вне „издательского проекта“ способен издать разве что мышиный писк, который никто не услышит и на который никто не обратит внимания. Но издательских проектов мало, и все они похожи друг на друга, а потому наш народ сейчас существует вне своего национального языка и вне своей национальной культуры. Я считаю, что первым шагом новой культурной политики, если, конечно, таковая намечается, должна стать прежде всего поддержка государством „толстых“ журналов и самобытных талантливых писателей, оставшихся вне издательских проектов. Но, думаю, пока до этого далеко. Достаточно вспомнить ту чудовищную выставку-биеннале, о которой, кстати, писала „Литературная газета“. За государственный счёт там были представлены „проекты“, в которые нормальному человеку трудно поверить. Иначе как издевательством над национальной культурой и тотальным презрением к реальности это трудно назвать. Но реальность отменить невозможно. Она обязательно возвращается и мстит тем, кто делал вид, что её не существует.
– Но ведь, согласитесь, Юрий Вильямович, ещё не так давно писатели были в первых рядах борцов за свободу творческого самовыражения, мечтали сбросить „оковы“ цензуры…
– Точно так же и люди, якобы выступающие от имени крестьян, кричали, что стоит только покончить с проклятыми колхозами, и свободные хлебопашцы завалят страну сельскохозяйственными продуктами. Почему они сейчас помалкивают? Каждое лето я провожу в деревне в Псковской области. Там повсеместно зарастают не только колхозные и совхозные, но и приусадебные картофельные поля. В деревне, где я живу, не осталось ни одной коровы, ни одной козы, ни одной курицы… Все кормятся дрянным магазинным импортом. Чем-то это напоминает ситуацию на свободном книжном рынке…»
Из интервью «Литературной газете»
Прорицатель с угрюмой иронией
Юрий Козлов, остановившись, как все русские витязи, на распутье, у камня с традиционными словами: «Направо пойдешь…», «Налево пойдешь…» и «Прямо пойдешь…», решил пойти сразу по трем дорогам. Что получилось в результате – может догадываться только его читатель.
Есть у него и книги прямого пути, к примеру, повесть «Геополитический романс» или роман «Ночная охота», или рассказ «Медные деньги». С рассказа «Медные деньги» началось его расхождение с либеральными литераторами. Вместо ожидаемого либерального журнала рассказ появился в газете «День».
Но это не было случайностью или оплошностью автора. Увлечение мистическими и религиозно-философскими мотивами, включение современной реальности в мифологическую модель мира, прекрасное знание и античности, и современной западной культуры не могли отменить господствующую в сознании и писателя, и человека, и гражданина Юрия Козлова державность и национальную гордость. Его отвернула от перестройки не приверженность каким бы то ни было левым марксистским идеологиям, скорее он был всегда близок к правому политическому консерватизму в традиционном понимании этого слова. Его отвратила пошлость и вульгарность так называемых культурных преобразований в России. Он мог бы сказать подобно Андрею Синявскому, что у него с ельцинским режимом эстетические разногласия. Впрочем, насколько я знаю, все подлинные эстеты в русской культуре оказались рано или поздно в оппозиции к новому либеральному режиму.
Наиболее явно и наглядно взгляды Юрия Козлова были выражены в нашумевшей повести «Геополитический романс», опубликованной в самом «обскурантистском и кондово-православном» журнале «Наш современник». Герой её, капитан Аристархов сопротивляется, как может, развалу армии хотя бы в рамках вверенного ему подразделения. Но тотальное бегство западной группировки войск из Германии, тотальное воровство и разложение высшего командования этой группировкой, пассивность неспособного на активное сопротивление большей части офицерства сделали судьбу капитана бывшей великой армии бывшей великой державы трагической, обрекли его на одиночество.
Юрий Козлов в своём поколении, может быть, первым взялся осмыслить эту трагическую немоту большинства, обманутого громкими и красивыми словами о грядущих преобразованиях. Он стал в той или иной форме певцом гибнущей империи. Но, будучи тонким стилистом и ценителем красоты слова и образа, он научился одевать свои имперские построения в изящную архитектонику, в тонкие кружева стиля, прикрывая грубую и брутальную героику последних солдат империи ссылками на западных кумиров, ироничными высказываниями в свой же собственный адрес. По сути, он опередил и Виктора Пелевина, и Татьяну Толстую в их психоделическом реализме, в их любви к метафизическим сюжетным ловушкам. Но признать его достойное место в современной литературе ведущими либеральными критиками начала перестройки, прибравшими к рукам всю власть в средствах массовой информации, это означало – признать живой и развивающейся перечеркнутую ими национальную модель русской литературы. С другой стороны, его все возрастающая любовь к виртуальным переодеваниям героев, его склонность к собиранию мифологической мозаики нашего бытия отдаляли Юрия Козлова и от стареющих лидеров почвенного направления. Увы, но на свою беду идеологи державности тоже побоялись сделать ставку на блестящего мастера современной прозы, побоялись объявить его новым литературным лидером национального направления.
Уйти от своего менталитета, от своей имперской сущности он не смог, да и не хотел. Отказаться от своей погруженности в поток сознания, от своей так и непонятой роли русского Пруста он тоже не желал. Он выбрал путь одинокого непонятого Дон Кихота. Уходя всё дальше в лес психологической бессюжетности и философской задумчивости.
