Ознакомительная версия.
Все, связанное с антисемитизмом парадоксально. И не только потому, что это феномен политической и общественной жизни или особая историческая ситуация. А потому, что корни его — в трансцендентальном. Расселение евреев в Германии представляет собой пример метафизической ситуации преследования Израиля, гонения на евреев, как на избранный Богом народ. Это не гражданская война, где большинство выступает против меньшинства, а потому это не только "национальное бедствие", как его называет Моммзен. Покончить с антисемитизмом нужно простым восстановлением равных прав и их защитой, защитой "от открытого беззакония и административной софистики". Но для этого нужно приложить гораздо больше усилий. Для христианства нет ничего существеннее антисемитизма. Сейчас для него еврейский народ — народ-избранник, который положит конец своим страданиям и скитаниям, полностью воскресив свою миссию быть избранным. Это всегда служило началом разрушения христианской веры, когда делались попытки отделить Ветхий Завет от Нового, как сделал это Маркион. Ну а в чем в наши дни заключена важность такого отношения христиан? Не было ли это верой, которая более девятнадцати столетий преследовала евреев, заключала их в гетто? Не было ли это великой гуманистической революцией, защищавшей вначале гражданскую эмансипацию евреев и покончившей с гетто? Не равносильно ли это реставрации гетто — когда революция возникает вновь, но уже по христианским мотивам? Разве не логично, что сейчас антисемитизм становится политическим требованием?
По этим причинам миссия евреев всегда должна идти рука об руку с революцией, освобождением и распадом государства, пусть даже в конфликте с их истинной духовной миссией, которая находится в рамках законности, самосохранения, традиций и тернистого исторического пути к высшему человеческому обществу. В этой трагической сумятице евреи без особых трудностей, в отличие от других человеческих рас, несут на себе бремя бесконечной борьбы. Это извечный парадокс между революцией и традицией, освобождением и долгом. Обе — человеческие миссии, хотя и неоднородные. Быть может, потому, что евреи более, чем кто-либо отягощены неразрешимыми противоречиями, они рискуют стать ответственными за все. Их неразрешимая проблема — стать гуманными, но основа гуманности заключается в неприятии антисемитизма. Иудаизм, однако, вместе с эллинизмом и христианством является неотъемлемым компонентом христианской западной цивилизации, вечный "зов к Синаю", против которого человечество опять и опять восстает.
Не счесть дней и недель бомбардировок. Мы привыкли к этой новой жизни, ее приливам и отливам, пульсу и дыханию, тяжелым атакам и вялым налетам. Многих людей, которых я знал и встречал буквально несколько дней тому назад, сегодня уже нет в живых. Дома, в которых так привычно кипела жизнь, сейчас в руинах. Вот там был наш молочный магазинчик. Молоденькая молочница, развозившая молоко, тоже стала жертвой. Жена зеленщика в больнице, она тяжело ранена. Бомба упала в парикмахерскую, в которой жили четверо хорошеньких монашек. Они убиты. Всего их было шестеро. Тс две, что оказались на ночном дежурстве, избежали смерти. А что общего имеют эта небольшая улица, и эти маленькие магазинчики, разрушенные в тот самый час, когда люди чаще всего совершают покупки, с амбициями Гитлера править миром? Ночи становятся длиннее, а днем раньше темнеет и тотчас бомбы сыплются с неба. В такси, автобусе, магазине, в доме, у стола, откуда ни возьмись, появляется гул самолетов, близкий или далекий. Но жизнь продолжается в этом густонаселенном городе. Служащие, как всегда, в своих офисах, а рабочие ведут невидимую борьбу в тылу войны. Устраняются повреждения, расчищаются обломки, и люди снова готовы оказаться там, где наследила война. Никто не теряет самообладания, все остаются уравновешенными и терпеливыми. Вот люди появляются из укрытий — и начинается новая, более изнурительная работа — мирная. Все больше и больше проявляется особая значимость этих недель. Победа. Бои стихают без предупреждения. И вот последний, решительный бой, который, очень может быть, поставил крест на этой войне. Может, эта фраза "их роковой час" — не только фраза, а величие подвига, совершенного крошечной группой людей, отчего значение его не преуменьшается. Быть может, миссия страны и состоит в том, чтобы примирить между собой традицию и революцию на долгие времена и шагать рука об руку?
С Трафальгарской площади, где сейчас две глубоких воронки, я наблюдаю за захватывающим воздушным боем, который идет высоко над головой. Видны белые следы дыма немецкой эскадрильи, летящей плотным строем в воздухе. Три английских истребителя кружатся вокруг них. Замысловатые спирали и фигуры оставляют следы в небе. Но вот облака спрятали от нашего взгляда это зрелище, и бой продолжается, скрытый от наших глаз. Словно бой духов.
Этот бой ждет своего рокового часа, как и борьба за будущее Европы. Но кто способен вести войну с Тварями? — так стоит вопрос в Апокалипсисе. "Прежде, сэр, разрешите заметить, что использование одной лишь силы — не более чем вопрос времени. Она может ослабнуть на мгновение и это не избавляет ее от возможных нежелательных повторений. Так нельзя управлять нацией. Это должно быть полностью искоренено". Слова Берка произносились в один из самых критических периодов в британской истории, произносились со ссылкой на Соединенные Штаты. Однажды уже абсолютизм, завоевав материк, остановился перед англосаксонским миром. Гоббс, построивший теорию Левиафана в этой стране, обнаружил, что она введена в практику во Франции и Пруссии. Это спасло Англию от повторения пути, по которому развивался континент. Однако те же самые мысли сегодня призывают ее бороться с новым абсолютизмом.
Существует стойкое убеждение, что традицию не расчленишь на части. Существуют исторические силы, которые сплотились, чтобы противостоять соблазну доктринерского обучения.
Существует духовная независимость, противостоящая любого рода политическому и интеллектуальному абсолютизму. Имеются не только теоретически обоснованные разграничения общественной и личной жизни, но и постоянная корректировка практических абсолютистских тенденций, которая постоянно пытается контролировать общественную жизнь. Существует и неподдельный демократизм, исходящий из корпораций и личного стремления к независимости и отличный от других форм демократизма по своей природе. Существует иррациональность этой демократической жизни, дающая ей свою силу. Эта иррациональность лежит в чувстве независимости, присущем индивидууму, в религиозных корнях, коими является личное чувство ответственности.
Ознакомительная версия.
