Царское Село.
Вспоминает князь Шереметев: «Живо помню день приезда принцессы Дагмары. То был ясный сентябрьский день. Я был в строю Кавалергардского полка, расположенного у въезда в Большой Царскосельский дворец, ждали мы долго и нетерпеливо, ожидали видеть ту, чье имя облетело всю Россию. Вот наконец показалась четырехместная коляска прямо из Петергофа, все взоры устремились по одному направлению. Принцесса Дагмара приветливо кланялась во все стороны и на всех произвела чарующее впечатление. Дни стояли ясные, солнечные, несмотря на сентябрь. Тютчев воспел “Дагмарину неделю”, то была действительно радостная и светлая неделя. Видел я, как подъехала коляска ко дворцу, воображение дополняло встречу, и слышался церковный привет: “Благословен грядый во имя Господне”! Вслед за тем начался ряд празднеств: балы, иллюминации, фейерверки. Они, конечно, были тягостью для цесаревича. Я был на одном бале и видел, как цесаревич стоял во время кадрили около своей невесты, но это продолжалось недолго. Он решительно заявил, что танцевать не намерен, и слово это сдержал к немалому смущению придворных и семьи. Вообще, в роли жениха цесаревич, по-видимому, был невозможен, по крайней мере, до меня доходили отзывы пюристов, находивших его поведение крайне неудобным. Он показывался в публике по обязанности, у него было отвращение ко всяким иллюминациям и фейерверкам, ко всему показному и деланному. Он не стесняясь делал по-своему и вызывал нетерпеливое неудовольствие родителей. В публике стали еще более жалеть невесту, лишившуюся изящного и даровитого жениха и вынужденную без любви перейти к другому — человеку грубому, неотесанному, плохо говорившему по-французски…»
Шереметев имеет в виду стихотворение Федора Ивановича Тютчева, которое начинается так:
Небо бледно-голубое
Дышит светом и теплом
И приветствует Петрополь
Небывалым сентябрем.
Воздух, полный теплой влаги,
Зелень свежую поит
И торжественные флаги
Тихим веяньем струит.
А заканчивается:
Небывалое доселе
Понял вещий наш народ,
И Дагмарина неделя
Перейдет из рода в род.
13 октября принцесса Дагмара приняла православие, получив новое имя и титул — великая княгиня Мария Федоровна. Она и Александр обвенчались в Большой церкви Зимнего дворца 28 октября (9 ноября) 1866 г. Молодые супруги поселились в Аничковом дворце.
О свадьбе великого князя князь Мещерский писал: «После миропомазания, 28 октября, в церкви Зимнего дворца состоялось венчание Цесаревича, вслед за которым был обычный торжественный обед и куртаг, то есть кратковременный бал в мундирах.
После свадьбы я зашел к Цесаревичу, пребывавшему еще тогда в своих комнатах Зимнего дворца, чтобы его поздравить.
— Да, — сказал он, — вы можете меня поздравить, я у пристани.
Он был весел и счастлив и, при этом, как всегда, невозмутимо-спокоен».
Первая беременность Марии завершилась выкидышем. 6 мая 1868, в день великомученика Иова родился великий князь Николай Александрович. Второй сын — названный, как и отец, Александром появился на свет 26 мая 1869 г., но ему суждено прожить совсем не долго, не дожив и до года, младенец скончался от менингита. Сергей Дмитриевич Шереметев, дежуривший ночью у гроба ребенка и сопровождавший его в Петропавловскую крепость, пишет: «Смерть его глубоко огорчила родителей и, как говорят, имела прямым следствием значительное сближение, незаметное в первые года. Общее горе закрепило тот крепкий союз, который отныне безоблачно стал уделом их до конца».
Но потом родились другие дети, и любовь к ним окончательно сблизила эту пару. В 1892 г., когда Мария Федоровна ездила в Абас-Туман, навестить больного туберкулезом сына Георгия, Александр писал ей: «Моя милая душка Минни! Как скучно и грустно оставаться так долго без писем от тебя; я до сих пор не получил твоего письма, которое ты послала из Владикавказа. Из телеграмм твоих я вижу, что ты очень довольна Абас-Туманом и что вы весело и приятно проводите время; радуюсь за вас, но грустно не быть вместе там!
Здесь мы живем тихо, скромно, но невесело… Вообще, когда дети подрастают и начинают скучать — дома невесело родителям, да что делать? Так оно в натуре человеческой».
А она отвечала:
«Мой дорогой и любимый душка Саша! Вчера вечером я имела огромную радость получить твое второе, более чем бесценное письмо. Я была растрогана до слез и благодарю тебя от всей глубины моего признательного сердца. Только вот думать, что ты совсем один, для меня очень огорчительно, я не могу тебе описать, как это омрачает мне всю радость пребывания у Георгия. В каждый момент дня я думаю о тебе…» И подписалась: «На всю жизнь Твой верный друг Минни».
Великий князь Александр Александрович и Мария Федоровна
Александр Бенуа, видевший эту пару, писал: «Отношения супругов между собой, их взаимное внимание также не содержали в себе ничего царственного. Для всех было очевидно, что оба все еще полны тех же нежных чувств, которыми они возгорелись четверть века назад. Это тоже было очень симпатично».
Однако мы уже знаем, что смерть старшего брата Николая не последние испытание, которое суждено выдержать могучим плечам Александра. После гибели Александра II от бомб террористов его сын неожиданно для себя оказался на престоле, да еще и осознал, что отец совершил роковую ошибку, что государство не может больше управляться так, как это было прежде. На кого же мог теперь положиться новый император?
Об этом мы поговорим еще. Что же до Мещерского, то начиная с 1871 г., он будет издателем газеты «Гражданин», по собственному признанию Владимира Петровича, не имевшей успеха. Князь во всем винил либеральную прессу, из-за нападок которой ему пришлось «иметь дело с людьми — они-то и составили главную причину неуспеха “Гражданина” навсегда, которые признавали постыдным читать такое ретроградное издание и которые ругали его, никогда не глядя на него, так сказать, по принципу, чтобы казаться на высоте либерального века…»
На самом деле, даже единомышленники Мещерского им недовольны. Позже Николай Лесков будет писать о князе Мещерском Ивану Аксакову: «Это просто какой-то литературный Агасфер: тому сказано: “иди”, а этому: “пиши”, и он пишет, пишет, и за что ни возьмется, все опошлит. Удивительное дело, что при его заступничестве за власть хочется чувствовать себя бунтовщиком, при его воспевании любви помышляешь о другом, даже при его заступничестве за веру и Церковь я теряю терпение и говорю чуть не безумные речи во вкусе атеизма и безверия».
В итоге Мещерский стал публицистом, который принес больше вреда, чем пользы, тому делу, за которое ратовал, т. к. его поминали всякий раз, когда нужно было показать
