Алексей Ермолов - Записки русского генерала

Как большая часть дворян того времени, он получил первое образование от дворового человека, по имени Алексей. Водя по букварю резною указкою, Алексей учил грамоте своего тезку, не подозревая, конечно, что в будущем ученик его будет проконсулом Кавказа, как называл Ермолова в своих письмах великий князь Константин Павлович.

Для продолжения воспитания молодой Ермолов был отдан сначала в семейство своего родственника орловского наместника Щербинина, а потом [в дом Левина, и затем] отправлен в Москву в университетский благородный пенсион[181].

Древняя русская столица, по выражению Алексея Петровича, была черес-чур гостеприимна. Длинным обедам не было конца, и они бывали так часто, что многие не знали [домашних хлопот об этом, не знали] других обедов, кроме званых. На таких пирах Москва [критиковала многие распоряжения, бранила прежде всего Петербург, но смотрела на него с завистью и] соблюдала [на обедах] чинопочитание более, чем «в австрийских войсках».

Шампанское подавалось гостям только до известного чина: в одном доме угощали им только превосходительных, в другом, где хозяин был побогаче, этой чести удостаивались чины высокоблагородные и асессоры. Младшие не обижались таким предпочтением и скромно ожидали повышения в чине, дававшего им право на бокал шампанскаго.

«Москва не годится в главнокомандующие, – говаривал Ермолов, – она перепутает всякое приказание», но Москва была всегда русским городом в самом обширном значении этого слова. Молодое поколение получало хотя и необширное научное образование, но воспитывалось так, что охотно несло свою жизнь и знания на пользу родины. Отечественная война показала что́ в состоянии была сделать и что́ сделала Москва для России в трудную годину испытания.

Под впечатлением жизни и обстановки складываются наши привычки, вырабатывается характер, и неудивительно, что Ермолов вынес из Москвы неподкупную любовь к родине и уважение к [старшим и] заслугам. Гостеприимная Москва сделала его радушным хозяином, приучила его к острому слову и при случае к едкой насмешке.

С этими качествами Алексей Петрович явился в Петербург в чине сержанта Преображенскаго полка. Ограниченные средства не дозволяли ему оставаться в гвардии, офицеры которой вели роскошную жизнь, держали собственный экипаж и огромное число прислуги в передней[182].

Пятнадцатилетний юноша стал искать себе иной род службы и первая служебная деятельность Ермолова связана с тем полком, слава котораго гремела впоследствии на Кавказе в течение полувека. 1-го января 1791 г. Алексей Петрович был переведен капитаном в Нижегородский драгунский полк, шефом которого был граф Самойлов, а командиром – родной племянник графа, двадцатилетний юноша Н. Н. Раевский, один из знаменитых деятелей 1812 года.

Ермолов отправился в Молдавию, где стоял [тогда] полк, но оставался там очень недолго и был назначен адъютантом к графу Самойлову. Петербург снова принял с распростертыми объятиями молодого и красивого адъютанта.

Одаренный от природы необыкновенною физическою силою, крепким здоровьем и замечательным ростом, Ермолов своею красивою наружностью обращал на себя всеобщее внимание. Его большая голова, с лежащими в беспорядке волосами, проницательные и быстрые глаза делали его похожим на льва.

Взгляд его, в особенности во время гнева, был необыкновенно суров. Горцы впоследствие говорили о Ермолове, что горы дрожат от его гнева, а взор его рассекает как молния. Острый, находчивый Алексей Петрович был желанным гостем высшего общества, но оно не удовлетворяло его, и жажда к занятиям не дозволяла ему предаваться исключительно праздной светской жизни и удовольствиям.

Переименованный по личной просьбе в капитаны 2-го бомбардирскаго батальона, Ермолов был зачислен 9 октября 1793 г. в Артиллерийский шляхетский корпус, где и принялся с полным жаром за изучение военных наук.

Восстание в Польше в 1794 г. отозвало его от ученых занятий. За штурм Праги Алексей Петрович был награжден орденом Св. Георгия и в следующем году отправлен в Италию, где прикомандированный к главной квартире австрийского главнокомандующего, был участником войны австрийцов с французами. Едва только он вернулся в Россию, как в 1796 году принял участие в персидском походе графа Зубова.

Репутация замечательного по способностям и отличного боевого офицера сулила Ермолову блестящую будущность, но обстоятельства временно сложились несколько иначе. По донесению смоленскаго губернатора, брат Ермолова по матери Каховский был взят, а вместе с ним был взят и Алексей Петрович, посажен в Петропавловскую крепость, а затем отправлен в Кострому.

Там он нашел другого изгнаника, М. И. Платова, впоследствии графа и знаменитого атамана Во́йска Донскаго. Одинаковость участи сблизила их, и они до смерти остались друзьями, несмотря на разность характеров. В Костроме Ермолов и Платов оставались три года и были освобождены со вступлением на престол императора Александра I[183].

Приехав в Петербург, Алексей Петрович более двух месяцев ежедневно являлся в Военной коллегии, «наскучив, – как он выражался, – всему миру секретарей и писцов»[184].Наконец в июне 1801 г. Ермолов был принят [тем же чином] на службу в 8-й артиллерийский полк и получил роту, расположенную в Вильно.

Он деятельно занялся службою и в приезд императора через Вильну обратил на себя особенное внимание [и получил благодарность] «за скорую стрельбу и проворство движений».

Наступившие затем беспрестанные войны выдвинули вперед Ермолова и с лихвою вознаградили потерянное. Принимая участие во всех кампаниях, Алексей Петрович быстро шел вперед и скоро стал лично известен императору. Самою блистательною деятельностью его, эпохою популярности и известности, был, конечно, 1812 г. В [самый] короткий промежуток времени он достиг до звания начальника дивизии, был начальником штаба армии, потом начальником всей артиллерии и наконец командиром гвардейского корпуса.

[В Отечественную войну характер, способности и сила воли Ермолова развернулись во всем величии]. Пройдя школу под руководством Суворова и Кутузова, имея отличное военное образование, здравый ум, увлекательный дар слова и рыцарскую храбрость, Алексей Петрович завладевал всеми и внушал к себе неограниченное доверие. [«Напрасно француз порет горячку, – говорили солдаты, – Ермолов за себя постоит».]

Часто те, которым приписана была слава успехов, действовали по совету Ермолова. При отступлении от Пирны к Кульму князь Шаховской посылал своих адъютантов за приказаниями к принцу Евгению, который отправлял их к Остерману, а последний к Ермолову: «почему для сокращения времени, – говорит Шаховской, – я стал прямо посылать их к нему и ни разу в том не раскаялся».