После того как Шмелев обошел строй поредевшей дивизии, заглядывая в лица, порой угадывая знакомых и улыбаясь им, после прохождения колонны под шорох знамени - как же гулок и тверд был теперь слитный шаг, - после всего этого Шмелев и комиссар пошли рядом, поддерживая друг друга на узкой обледенелой тропе.
Они еще ни словом ни обмолвились, видимо боялись растравить нескоро рубцующиеся душевные раны, а может быть, потому, что тяжесть пережитого мешала им говорить запросто, как, по обыкновению, говорят близкие друзья.
Но зачем же теперь-то, в одиночку, копить в груди обиду? Надо ли носить каждому в отдельности груз страданий? Не лучше ли сбросить с плеч излишек тяжести, сообща разобраться, что брать с собой дальше в дорогу, а что оставить и, возможно, совсем забыть? Кому же неизвестно: невысказанное горе мешает дышать, неразделенная ноша вдвойне тяжелее.
Они зашли в землянку.
Гребенников чиркнул спичкой и поднес ее к сплющенной у горлышка снарядной гильзе. Фитиль занялся, но горел тускло, чадно, то сваливая набок, то выпрямляя рыжее пламя. В углу храпел ординарец. Комиссар хотел разбудить его, но раздумал, подправил фитиль, вздернув его кверху гвоздем, и в землянке посветлело.
К столу Гребенников подал сухую колбасу, ломоть ветчины, открыл плоскую длинную коробку сардин.
- Сносно кормят? - спросил Шмелев.
- Бойцов? - приподнял голову Гребенников. - Терпимо.
Не сводя с него глаз, Иван Мартынович ждал, что Шмелев еще что-то спросит. Нет, не спросил. Угрюмо смолчал. Гребенников отстегнул с пояса флягу в брезентовом чехле, разлил водку.
- Ну, что ж, Николай Григорьевич, за встречу полагается, - первым подняв стакан, сказал комиссар. - Как давно мы с тобой не виделись... Иван Мартынович не хотел ни единым словом упоминать ни сейчас, ни позже об аресте: ведь прошлое не вернешь, только омрачишь товарища и себя.
Шмелев чокнулся, но выпил не сразу, держа на весу полный стакан.
- Спасибо тебе, - сказал Шмелев, глядя на комиссара открыто и прямо. - Спасибо, что верил... - Он чокнулся вторично и залпом выпил стакан. Понюхал кусок ржаного хлеба и начал закусывать, отрезая сало, колбасу маленькими дольками.
- Да ты, Николай Григорьевич, смелее. Не в гостях ведь, а у себя, улыбнулся Гребенников.
"Видно, там приучили есть мало", - отметил про себя Иван Мартынович. Ему хотелось рассказать, как давал следственным органам множество объяснений, как из-за него, Шмелева, сам оказался в опале и чуть не попал туда же, в лагерь. А в октябре, не отдохнув после выхода из окружения, ходил в ЦК, разговаривал с командующим фронтом... За него, Шмелева, поручался также узнавший об этом аресте полковник Демин. Комиссар порывался обо всем этом сказать теперь, с глазу на глаз, но что-то удерживало его, и он только спросил:
- Полковника Демина помнишь? Ну, который до войны к нам в лагеря приезжал?
- Помню, - с видимым безразличием кивнул Шмелев.
- Хороший человек. За тебя поручался.
- Не знаю, - ответил Шмелев и встал.
Прошелся к двери, уставился взглядом в темный, подернутый инеем угол землянки. Потом, обернувшись, покосился на ординарца - спит ли? - и наклонился к Гребенникову, негромко заговорил:
- Дело в конечном счете не в чьей-то обиде... И даже не в том, кого именно арестовали. Важно другое - за какую провинность, за что?.. Я, признаться, многих видел в Магадане и вынес твердое убеждение... С тридцать седьмого года верх стали брать люди, не имевшие на то права. Моральное и юридическое право они заменили вероломством. Да, да, пусть тебя это не удивляет, - заметив, как исказилось лицо комиссара, проговорил Шмелев. - И они диктовали волю тем, кто правду резал в глаза, кто хотел своей стране и своим людям добра, кто не мог мириться с неправдой. А правда, которую нам завещал еще Ильич, не каждого устраивала. Иным она мешала строить свою карьеру. По этой причине они и строчили доносы, а потом физически расправлялись с неугодными, а в сущности с честными людьми. Это надо понять... За ум сажали. Печально, но факт.
Шмелев шагнул к столу, сел, подперев кулаком худую Щеку.
После трудной паузы заговорил Гребенников.
- Солдаты у нас, если бы ты видел их, - герои! - похвастался он, хотя и чувствовал, что говорит невпопад, скорее ради того, чтобы не дать угаснуть беседе.
- Увижу, - ответил Шмелев.
И опять молчал. Видно, с непривычки водка на него подействовала. Напрягаясь, он каким-то не своим хриплым голосом спросил:
- Всех вывезли, людей-то?.. - и посмотрел на комиссара в упор. Глаза его точно остановились, жгли своей тоской и болью. Под этим взглядом Гребенников поежился, даже отвернулся. Но молчать не мог. И ответил глухо:
- Могли бы, но... - Он помолчал, заметно бледнея. - Жена твоя тоже там... осталась...
Шмелев засунул пальцы в поседевшие волосы, и, будто очнувшись, попросил:
- Налей еще.
Выпил одним глотком...
Иван Мартынович тоже выпил и спросил, известно ли ему, кто именно стряпал доносы, и не пора ли их, клеветников, привлечь к ответу. Лицо Шмелева передернулось, глаза загорелись.
- Сейчас не время, дорогой. Не время счеты сводить... Закончим войну, тогда и разберемся...
Комиссар пристально глядел на Шмелева и только сейчас заметил, как верхнее веко на правом глазу мелко и часто вздрагивало.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Дивизия пополнялась ускоренно.
Фронт был близко. В тугом морозном воздухе снаряды, будто норовя столкнуться, пролетали с протяжным звоном и, взрываясь, раскатывали по лесу гром.
Дальнобойные орудия, стоявшие на закрытых позициях, ревели днем и ночью.
Дрожал, звенел расколотый воздух.
Чуть свет в деревянный домик полковника Шмелева вошли двое: один плотный, как сбитень, круглолицый, в овчинном полушубке, отороченном черным мехом; другой - худощавый, смуглый, в кожанке, перетянутый ремнями, к которым были пристегнуты подсумки, бинокль, планшетка, клинок, огромная кобура. Спросив разрешения обратиться, человек в кожанке представился:
- Капитан Гогоберидзе. Имеем честь докладывать, в ваше распоряжение прибыл дивизион гвардейская "катюша".
- Очень приятно, здравствуйте, товарищ капитан, - пожал ему руку Шмелев. - Где вы расположились?
- Хороший место найдено, товарищ командир. С воздуха не увидишь, с земли не найдешь.
- А поточнее?
Гогоберидзе достал карту, ткнул пальцем в квадрат 23-44.
Кивком головы пригласив человека в овчинном полушубке присесть на топчан, полковник Шмелев усадил рядом с собой капитана и расспрашивал его дотошно, интересуясь всем: питанием, настроением людей, наличием боеприпасов, спросил, какую зону накрывает залповый огонь гвардейских минометов и какова убойная сила мины.
