Почти впритык друг к другу стекались многоверстные эшелоны к Москве.
В ранних сумерках уральские и сибирские дивизии спешивались на глухих дачных полустанках и без роздыху, походным маршем шли к центру столицы, на Красную площадь. Скрипел под ногами прихваченный морозом снег, качались в такт шага отливающие синью вороненой стали новые автоматы, пахло дублеными полушубками, и, как когда-то в дни довоенных парадов, оркестры играли походные марши. Солдаты, кажется давно отвыкшие от музыки и от народных демонстраций, вступая сейчас на гранитную мостовую исторической площади, поправляли на себе ремни, шапки, и хотя строй был ломкий, в его твердой поступи чувствовалась сила. Глядя на заиндевелые, будто подернутые пороховой дымкой ели, на плиты Мавзолея, на дорогое имя - Ленин, солдаты мысленно клялись отстоять Москву, и это отныне стало смыслом их борьбы и жизни.
Занималось утро 7 ноября 1941 года. Несмотря на страшную угрозу, нависшую над Москвой, был устроен военный парад.
Среди военных, заполнивших припорошенные снегом каменные трибуны у Кремлевской стены, стоял и Алексей Костров. К этому времени он уже был лейтенантом, и ему посчастливилось: как фронтовик получил пропуск на Красную площадь. Он стоял у левого крыла Мавзолея, испытывая и застенчивость, и душевное восхищение всем, что видел.
Почему-то именно в эти минуты Костров мысленно перенесся на рубежи, откуда начиналась война. Пыльные дороги отступления. Беженцы... Небо заполняют ревущие самолеты с черными крестами. Немецкие летчики не гнушаются живыми мишенями, пикируют на детский лагерь, сбрасывают бомбы на спящих ребят... И он, Алексей, выносит их из пылающего дома... Потом опять бои, отходы... Внезапная стычка с немецкими мотоциклистами в деревушке... Жуткое предчувствие плена. Тогда Алексей ничего так не хотел, как скорее пустить пулю в свое сердце. Собственную пулю...
Подумав об этом, Костров виновато оглянулся и опустил глаза. Стоявший сбоку мужчина перехватил его взгляд, как бы говоря: что же ты не смотришь - ведь наши расправляют крылья! Алексею стыдно было признаться сейчас даже самому себе, что в тот тяжкий час допустил минутную слабость. Он выжил. Он перенес столько горя и страданий, что иному хватило бы и на долгую жизнь...
Все это припомнил Костров, стоя на Красной площади. Мысль способна охватить в короткое мгновение прожитое, целые годы, вереницу событий, фактов; и теперь, растревожив себя думами, Алексей невольно соединял прошлое с настоящим, и разорванные нити воспоминаний связывались в единое целое. Он стоял на трибуне у Мавзолея Ленина. И чувствовал себя стесненным, кажется, боялся присесть на серую гранитную ступеньку, даже не шевелился, чтобы хоть как-то согреть зябнущее тело.
А ему хотелось подняться на носки, чтобы через головы товарищей взглянуть на правительственную трибуну Мавзолея, где должны стоять и, наверное, все время, пока двигались войска, стояли руководители партии и правительства. Алексей думал, что там стоит и он - Сталин, что стоять вот так, на Красной площади, - это то, о чем он даже не мечтал. Он хотел продлить эти торжественные минуты.
А квадраты колонн все наплывали и наплывали со стороны Манежной площади. Бойцы, одетые в белые полушубки, в белые валенки, шли валко и, подходя к трибуне, разом вскидывали головы, смотрели, не моргая, на Мавзолей, точно хотели проникнуть взором сквозь толщу темно-красного гранита, увидеть родное лицо Ленина, и шли дальше, исчезали в снежной мгле, будто там, в беснующейся метели, был уже фронт... В этом движении притихших, хмурых, почти мрачных людей угадывалось, что не сегодня-завтра свершится большой, трудный, по неизбежный перелом в войне.
Кострову уже чудилось, что идет он рядом с ними, сквозь пургу, в наступление... "А будет ли оно - наступление?" - вдруг усомнился он, зная, что фашистские войска предпринимают отчаянные попытки взять Москву.
Следом за пехотой двинулась, загромыхала по площади техника. Свирепо урчали танки, высекая гусеницами искры, колыхались стволы гаубиц, бесшумно катились реактивные минометы - наверху, на рельсах, лежали длинные снаряды с металлическим оперением, готовые вот-вот взлететь.
Прямо с Красной площади колонны уходили на фронт. Все двигалось туда. Все катилось лавиной. "Фронт, фронт!" - отбивали тысячи ног по брусчатке. "Фронт, фронт!" - цокала копытами конница. И когда прошли последние войска, на опустевшей площади еще долго слышались отзвуки этой литой поступи.
...После парада Алексей Костров, побродив по улицам Москвы, поехал до ближайшего контрольно-пропускного пункта, чтобы отсюда на перекладных добраться в расположение дивизии. Ждать пришлось долго. Через контрольно-пропускной пункт, не задерживаясь, двигались колоннами части. Костров уже начинал мерзнуть, то и дело обращался к девушке-регулировщице, чтобы она посадила на попутную машину. Подошел бензовоз, и Алексей, узнав у водителя, что ему по пути, уже полез наверх, как регулировщица потянула его за полу шинели:
- Куда тебя несет! Бензин же... Вспыхнуть можешь.
- Это с вами скорее случится!
- Было бы от кого! - съязвила девушка.
Подкатил "газик"-вездеход. Из кабины высунулся остроскулый полковник в новенькой, прямо с иголочки, шинели. Он спросил регулировщицу, как удобнее проехать в Сходню. Девушка, проверив документы, объяснила, но вдруг спохватилась и подняла красный флажок.
- Эй, товарищ, - крикнула она Кострову, - вам же в Сходню! - И начала уговаривать полковника, чтобы тот довез лейтенанта, как она заметила, в полной сохранности.
- Насчет сохранности не ручаюсь... - отшутился полковник. - А в машине место найдется.
Не успел лейтенант протиснуться на заднее сиденье, как полковник поинтересовался, кто же его ждет в Сходне.
- Бойцы ждут, товарищ полковник, кроме никого...
- Кто же вами командует, если не секрет?
Костров неопределенно пожал плечами и с той же неуверенностью ответил:
- Кого пришлют - не знаю. А раньше дивизией командовал Гнездилов.
- Гнездилов, говоришь? - глухо переспросил полковник и прищурился, рассматривая лейтенанта.
Чувствуя себя неловко под его колючим взглядом, Костров пояснил:
- Был такой Гнездилов, все больше муштрой занимался, а как в пекле оказались, чуть и весь штаб не накрыли. Сам-то безрассудно погиб.
- Вон как... - Полковник тяжело вздохнул. По выражению его лица и словам, в которых чувствовалось явное волнение. Костров начинал догадываться, что этот в новенькой шинели полковник едет в его родную дивизию или раньше что-то слышал о ней. Но узнать не посмел, пока наконец сам полковник не заговорил:
- Зовут-то вас как?
- Алексей Костров.
