Ознакомительная версия.
Доктору Питеру Гомбози — моя любовь и благодарность.
Доктор Ричард Л. Голдстейн, мой лечащий врач: вы помогли мне перенести тяжелую болезнь, вселяли чувство уверенности, давая понять, что я всегда могу положиться на вашу честность и умение; на вашу вдумчивую, проницательную, неизменную, человечную заботу. Я вам искренне благодарна.
Доктор Боб Блэтмен: после пяти выкидышей мне все же нравится видеть ваше лицо. Нам не повезло, но ваша доброта и человечность — это другое дело.
Особое «спасибо» Грации Тросмен и Анджелле Брунель.
А теперь хочу поблагодарить друзей, которые поддерживали меня, морально, советами и/или материально, пока я писала эту книгу: Мэри Грир, Дрю Райса, Филлиса Тейко, Мэтью Гуэррейро, Питера Гомбози, Кевина Старрса, Мэрилин Росс, Джила Хоули, родню мужа, Сига Рооса и Рути Рода, Брэда Беллоуза и Жаклин Бертет, Кристину Хемп и Баджера, Марджери Чайкин, Алекса Ширса, Холли и Рика Броудов, Теда Ловенкопфа, Лайзу Прайор Люси, Уэйна и Адриенна Эдисов, мистера и миссис Роосов, Лу и Эйлин Йорков, Линду Морган, Дэвида Хирсона, Генри Клампенхауэра и Алана Трастмена.
Хочу поблагодарить моего супер-агента, Роберта Готлиба из агентства Морриса. Моя благодарность — его бывшей ассистентке Эми Зиф и теперешней ассистентке Лорин Шефтел за обдуманную, разумную поддержку. Как я не раз говорила Лорин: что бы я без вас делала?
Все сотрудники «Вашингтон-сквер Пресс» были феноменальными: Джудит Карр, издатель и необыкновенный человек; Нэнси Миллер — более тонкого и умного редактора и пожелать было нельзя, мне с вами очень повезло. Нужно ли добавлять, что все огрехи в этой книге остаются на моей совести; Нэнси билась со мной, как могла. Как и с Нэнси, с ее помощницей Аникой Стрейтфелд, было приятно работать, и ее помощь оказалась неоценимой. Линда Динглер: книга смотрится прекрасно внутри и снаррки.
Хочу также поблагодарить моего адвоката Фила Кована из «Кован, ДеБаэтс, Абрахаме и Шеппард» — я бы недалеко ушла без вашей поддержки.
И, наконец, моя благодарность мужу и сыну: оба они — свет моей жизни.
Тетя Дорис и бабушка до рождения моего отца, около 1916 года.
Дорис и Санни, будущий Дж. Д. Сэлинджер, август 1920 года. «Знаешь, Пегги, мы с твоим отцом были в детстве лучшими друзьями».
Слева направо: две подруги, Дорис (на заднем плане), Санни и его мать Мириам. «В еврейской семье, знаешь ли, к мальчику особое отношение, — говорила Дорис. — Мать его обожала. Он никогда не был неправ. Я тоже считала его совершенством».
Дорис в выпускном классе. «Мама рассказывала, что однажды к нам домой пришла для разговора какая-то женщина из школы в Доббс Ферри, которую я посещала, и изрекла, между прочим, такую вещь: «О, миссис Сэлинджер, какая жалость, что вы вышли замуж за еврея». Люди в те дни частенько так говорили, знаешь ли. Для меня это было тяжело, а для Санни — настоящий ад. Думаю, он жестоко страдал от антисемитизма, когда поступил в военную школу».
Мой отец описал в своих книгах в точности то же самое, что ощущала я во время наших визитов к бабушке, дедушке и тете Дорис: «Мне…иногда кажется, что я попал в какой-то светский женский монастырь на две персоны, где царит вечный беспорядок. Иногда перед уходом у меня появляется такое чувство, будто М. и ее мама напихали мне полные карманы всяких флакончиков, тюбиков с губной помадой, румян, всяких сеточек для волос, кремов от пота и так далее. Я… не знаю, что делать с этими воображаемыми дарами» (Выше стропила, плотники).
Санни в Военной академии Вэлли Фордж.
Сэлинджер, получив звание штаб-сержанта, участвовал в высадке союзнических войск, находился на линии фронта или вблизи от нее в составе Двенадцатого пехотного полка Четвертой дивизии от самого дня высадки и до Дня Победы, пройдя весь путь от Юта-Бич до Шербура, от сражения на Перегороженном поле и кровавой битвы при Мортене до Гюртгенского леса в Люксембурге и битвы за вал.
Весной 1936 г. мой отец бросил колледж и нанялся на круизный пароход.
Джерри был тридцать один год, почти вдвое больше, чем Клэр, и был он — попросту — высоким смуглым красавцем. — хотя по-настоящему простого в нем не было ничего
Любимый йог моих родителей, Лахири Маха-сайя. Когда мы с братом были детьми, отец дал нам фотографии этого йога, велел спрятать их и всюду носить с собою. Отец не назвал нам имени йога, а я не спросила, кто он такой. Я просто подумала, что он очень похож на дедушку: такие же седые волосы и пышные усы.
Мать и отчим Клэр в галерее братьев Дювин, 1960-е годы.
Осенью 1950 г. Клэр встретила писателя по имени Джерри Сэлинджер на вечеринке в Нью-Йорке. Ей было шестнадцать лет, она перешла в выпускной класс колледжа в Шипли.
Мой дедушка Соломон Сэлинджер («Сол»)
Когда беременность Клэр стала заметной, она утверждала, что влечение к ней Джерри сменилось «омерзением».
После первого года в Рэдклиффе, летом, Клэр вернулась в Нью-Йорк и работала моделью для фирмы «Лорд энд Тэйлор». Эту свою работу она скрыла от Джерри. «Твой отец не одобрил бы всю эту светскую суету, женщин, наряды… Я не осмелилась сказать ему».
Мама плохо помнит подробности первого года моей жизни. Этот год для нее подернут темной дымкой депрессии. Но она помнит в общих чертах, что отец был в полном от меня восторге — когда мне было четыре месяца, и я улыбалась, он говорил своим друзьям Хэндам: «Мы с каждым днем все больше и больше радуемся жизни» — а моя мать тем временем продолжала терять почву под ногами.
Корниш, где мы жили, был диким, лесистым местом.
Пегги дергает папу за нос. «А нос у него был, даю слово, выдающийся» (Симор: Введение, 1959).
Прелестная плетеная изгородь, через которую я в четыре года с легкостью перелезала, описывалась репортерами и биографами как «восьмифутовая непроницаемая стена с чем-то вроде сторожевой башни, высящейся над домом».
«Сторожевая башня», фото предоставлено агентством Шварц.
Мой взгляд на творчество как на нечто вроде непорочного зачатия подкреплялся мифами, которые мой отец рассказывал обо мне: например, как я села за фортепьяно еще до того, как могла стоять без посторонней помощи, и сразу же, с первого раза наиграла мелодию без единой ошибки.
Ознакомительная версия.
