Болезнь заставляет посмотреть на мир другими глазами, привыкнуть к мысли, что каждый в той или иной степени нуждается в поддержке, любви, сострадании. Болезнь учит ценить сиюминутное, благодарить за каждый новый восход, радоваться мелочам. Это горький, но необходимый опыт, после которого жизнь уже никогда не будет прежней. А на вопросы «почему» и «за что» я так и не нашел ответ. Просто потому что.
Жанна все время спала, не приходя в себя, изредка открывая глаза. Было понятно, она не здесь, где-то в сумерках, где-то между жизнью и смертью. Однако иногда наступали минуты просветления. И тогда я забирался на ее больничную кровать, и мы разговаривали. Мы были ошарашены. Рак мозга.
Самым откровенным из тех больничных разговоров был разговор о Боге. Жанна была верующим человеком, хотя в церковь ходила редко. В тот день я признался ей:
– После того, что произошло с тобой, как я могу поверить в Бога? Ты не заслуживаешь всего этого.
– Никто из нас не знает, каким был изначальный план… – ответила она мне.
Я взял ее за руку.
– Знаешь, сколько бы ни было нам отпущено и каким бы трудным ни был этот путь, я хочу пройти его вместе с тобой. Я люблю тебя и буду рядом всю нашу жизнь, какой бы сложной она ни оказалась. Я буду бороться за тебя сколько хватит сил…
В голове крутилось дурацкое: «…пока смерть не разлучит нас». Почему вдруг? Формальные слова из официальных текстов вдруг оказались осязаемы и значимы. И я впервые задохнулся от ужаса: это на самом деле происходит с нами обоими здесь и сейчас; Жанна действительно серьезно больна, и всё может кончиться плохо…
Нет. Ни за что. Тогда я даже не мог представить, через что нам предстоит пройти, сколько придется биться за жизнь и свое право на счастье. Но уже тогда твердо знал: если есть хотя бы один шанс вырвать мою девочку из этого кошмара, я сделаю это. Я переверну весь мир, найду лекарство, врачей, больницу, что угодно, но только не сдамся.
– Ты веришь мне? – спросил я ее. Она кивнула, улыбнулась и закрыла глаза.
Так началась наша больничная жизнь и наша борьба. И пока я в душе «вел торги», ее принятие болезни было абсолютным. Никогда – ни взглядом, ни жестом, ни движением брови – она не дала никому понять, что сердится на судьбу. В свойственной ей манере, Жанна восприняла свою болезнь стоически, без жалоб. В эти роковые дни она, как и прежде, вместо того чтобы плакать, улыбалась. Помнишь? «Если не знаешь, что сказать, улыбнись». Если больно так, что хочется выть, – улыбнись. Если страшно – улыбнись, страх отступит.
Из дневника, лето 2013 года:
«…Я восхищаюсь ею. Доктора говорят, что ей важна поддержка. Поэтому я рядом с ней, не отходя ни на шаг, чтобы давать силы бороться. Она не видит, но когда она спит, я закрываю за собой дверь и плачу, потому что еще не могу принять произошедшее. Меня восхищает ее принятие. Знаю, что ей нелегко, но как она спокойна. Она знает, что не может ничего изменить, грустит, но не отчаивается. Она верит, что выстоит, и при этом не питает иллюзий. Это не я поддерживаю. Это она поддерживает меня».
И сейчас мне кажется важным повторить: какой урок мужества преподала мне эта хрупкая девочка, ни разу не возроптавшая на жестокость обстоятельств, сделавших ее совершенно беспомощной, заставивших ее, первую красавицу, перемещаться в коляске, принимать препараты, до неузнаваемости меняющие ее лицо и тело. Она приняла этот вызов. Это было ее сражение, битва каждого дня. Как я уважаю ее невероятный характер.
Болезнь и лечение бывают безжалостными, сильно и безвозвратно меняя внешность, влияя на характер, поведение, лишая возможности двигаться, говорить. Будьте готовы к тому, что человек изменится. Примите это. Постарайтесь быть сильными, потому что, когда болеет один человек – болеет вся его семья, и силы и терпение понадобятся всем.
Пожалуй, нет разницы, в какой стране и за какие средства вы получаете лечение. Больница – это тяжело.
Независимо от времени суток в палату может войти дежурный врач и забрать Жанну на очередное исследование, тест, МРТ, сканирование. Ее опутывают проводами, перекладывают из одной трубы в другую, подключают к сотням датчиков. И, кажется, этому не будет конца.
По часам в палату входят медсестры, принося таблетки и микстуры, нащупывают «живое» место на исколотой руке, чтобы взять еще, и еще, и еще кровь. Каждую ночь около трех дежурная медсестра зажигает в палате свет. «Мисс Фриске, вы слышите меня? Мисс Фриске, ответьте!» Я срываюсь. «Оставьте ее в покое! Вы в своем уме? Сейчас три часа ночи! Неужели сложно понять, что она спит! Три часа ночи! Она не слышит, потому что спит. Она и днем вас не слышит, потому что тоже спит. Пожалуйста, оставьте нас!» – «У нас инструкции».
Каждое утро около шести в палату набивается не менее восьми человек, и каждое утро день ото дня, неделя за неделей я отвечаю на их вопросы: симптомы и жалобы, общее состояние и диагноз. Горькая ирония: мой медицинский английский с каждым днем все лучше.
Головные боли сводят Жанну с ума. Она не приходит в себя, только по стонам понимаю – ей снова больно, она просит о помощи. Вскакиваю и вызываю дежурного. Скорее, обезболивающее!
Врачи выполняли свою работу, а я сходил с ума, когда видел, как, опутанная датчиками и проводами, Жанна, не осознавая происходящего, день ото дня пытается встать и пойти. Но она слишком слаба, чтобы сделать даже несколько шагов. Всё, что мне оставалось, – днем и ночью быть начеку, чтобы успеть подхватить ее и вновь уложить в кровать…
Жанна лежит в отдельной палате. Как и полагается пациентам, на больничной кровати с колесиками. Я коротаю ночи на узком и коротком диване, на котором нельзя вытянуться в полный рост. До сих пор помню одну из первых больничных ночей, когда действительно до смерти испугался. Я спал на расстоянии вытянутой руки от кровати Жанны. Вдруг проснулся от незнакомого дребезжащего звука. Она лежала напротив, широко открыв глаза, и испуганно смотрела на меня, а ее тело, как будто не принадлежащее ей, изгибалось в немыслимых, неестественных позах, выкручивалось, гнулось, дрожало. Я подскочил, нажал кнопку тревоги и включил свет. Попытался обнять ее, удержать силой, успокоить, повторяя: «Я рядом, я рядом, сейчас всё пройдет…» Жанна будто стала заложницей собственного тела, не могла выговорить ни слова и подчинилась этой безжалостной судороге. Это было ужасно.
Так проходит неделя за неделей, а у врачей так и нет точного ответа для нас – зачем всё это? Что они делают с нами? Кто, наконец, нам скажет, что происходит? Какой план лечения? Сколько еще это может длиться? Али, помоги!
«Мы считали, что твоя жена умрет, – оставшись со мной наедине, говорит доктор Султан. – Мы не ожидали, что она выживет, и давали ей не больше нескольких дней. Это чудо, что она выкарабкалась. Сейчас состояние относительно стабильно. Мы продолжим интенсивную терапию, с тем чтобы после приняться уже за лечение рака».
