class="p1">Видите силуэт перед горой, за которой ядерный взрыв уничтожает Содом? Это жена Лота – она обернулась и превратилась в соляной столп.
И праведник шел за посланником Бога,
Огромный и светлый, по черной горе.
Но громко жене говорила тревога:
Не поздно, ты можешь еще посмотреть
На красные башни родного Содома,
На площадь, где пела, на двор, где пряла,
На окна пустые высокого дома,
Где милому мужу детей родила.
Взглянула – и, скованны смертною болью,
Глаза ее больше смотреть не могли;
И сделалось тело прозрачною солью,
И быстрые ноги к земле приросли.
Кто женщину эту оплакивать будет?
Не меньшей ли мнится она из утрат?
Лишь сердце мое никогда не забудет
Отдавшую жизнь за единственный взгляд [10].
Лот с дочерьми дошли до своего пристанища живыми. Там дочери напоили отца и по очереди совокупились с ним. За это их не испепелили. В истории искусств охотнее изображают именно этот сюжет.
Умным людям скучно иначе
Меланхолию впервые воспели в эпоху Возрождения. Увы, интеллект – это инструмент, за использование которого надо платить. Видите, как куропатка спрятала голову на картине Лукаса Кранаха? А нормально развитый человек не может уйти в солнечный идиотизм позитивного мышления. Меланхолия – отличительная черта созидателей, потому что умному человеку скучно иначе, чем глупому.
Дюрер. Меланхолия
Если вы орлица или певчий дрозд, вам не подойдет отдых курицы. Подражая, вы будете даже уродливее последней, потому что она соответствует своей конструкции, когда кудахчет, а вы – нет. Вы можете уйти в запой или в караоке, но это не даст полноценной перезарядки. Меланхолику недостаточно физического расслабления – ему нужно вдохновение.
Кранах. Меланхолия
Моё лекарство – это книги любимого писателя Виктора Олеговича Пелевина (слава ему вовек), путешествия и биографии римских императоров.
Сравните две «Меланхолии». Дюрер сложный, а Кранах выбирает несколько понятных аллегорий. Из биографий мы знаем, что Кранах был бизнесменом с гениальным вкусом, а Дюрер, без жесткой жены, которая направляла и ограничивала его, утонул бы в рафинированных мечтах. Дюрер завораживает неразгадываемостью, а Кранах, как обычно – рыжеволосой безразличной к нам бестией. Вряд ли от меланхолии можно вылечиться, но, очевидно, можно сделать так, чтобы она приносила пользу.
Умным людям идет успех. Когда человек крепко стоит на ногах, ему гораздо интереснее погружаться в рефлексию.
Родной город Босха (ок.1450–1516) – Хертогенбос – входил при жизни художника в состав благословенного для живописцев, поэтов и музыкантов Бургундского герцогства. Еще со времен братьев Лимбург там рождались талантливые живописцы, к которым благоволила судьба. Босх унаследовал живописную мастерскую своего отца, а затем женился на девушке, чье состояние было едва ли не вторым по величине во всех Нидерландах. Детей у них не было. Босх работал в своем ритме, мало беспокоясь о том, что там хочет рынок.
Молодые художники начала XX века нуждались во внимании. Эпатаж – следствие высокой степени зависимости. А Босх был богат, поэтому независим – это другое. Возможно, если бы у всех одаренных творцов были на старте такие возможности, как у Босха, история живописи была бы иной.
Как уважаемому человеку, Босху легко было получать заказы. То есть даже в том случае, если бы он был средним живописцем, в родном городе ему продолжали бы заказывать алтари. Босх оказался сложным и высококлассным живописцем. Хертогенбос принял и это.
Тех, кто впервые видит алтари Босха живьем, поражает, насколько они нарядные, светоносные, праздничные. Это, прежде всего, драгоценные произведения. Часть изображений сложны, но такая сложность встречалась и ранее – в изображениях Ада, бесов, Страшного суда, хотя, конечно, не была исполнена с такой любовью к эротизму и деталям.
Король Филипп I Красивый, очевидно, любил посмотреть на флейты, засунутые в анусы, иначе он не заказывал бы картины Босха. Придворные отмечали, что в его алтарях грех не изображается, а наказывается. Значит, именно наказывать и нравилось Филиппу. То, что это изображалось богоугодным, усиливало наслаждение.
Когда на картине групповушка – на ней изображена именно групповушка. Далее тонкий момент. Порнография – вечный жанр. И жанр табуированный. А алтарем вы можете любоваться прилюдно, собирая социальные поглаживания, адресованные его красоте и вам, как его обладателю. Вы можете обсуждать его красоту, тем более в данном случае алтарь действительно выполнен с величайшим изяществом. Все понимают, что флейта в анусе. Однако вы беседуете о греховности приятной музыки. Ханжество – это прекрасно. Оно позволяет ублажать внутреннее животное, сохраняя свое положение в обществе.
По всей видимости, Босх посещал собрания секты адамитов. Адамиты исходили из того, что Бог создал людей голыми, а те оделись, только узнав, что такое стыд. Согрешив. То есть, чтобы вернуться к завещанной Всевышним чистоте, надо обнажиться. Как говорят злые люди, одним раздеванием все не ограничивалось.
Как выглядит Сатана? Его приспешники? Как наказывают грешников? Ответы на эти вопросы можно видеть в изображениях сцен Страшного суда на стенах церквей предшествовавших веков. Босх взял скучную тему, которая пылилась без него, как в последующее время Васнецов поднял на новую высоту русские сказки.
Интересно, что в мире Босха не важны характеры. Мы легко вспомним сына из «Возвращения блудного сына» Рембрандта. Знатоки живописи вспомнят его отца и старшего брата. Нам легко представить себе девушек Кранаха и Боттичелли. Но герой Босха – какой он? Никакой. Как и позже у Брейгеля, это взгляд на человечество в массе. Мы видим мир. Он огромен, сложен, изящен. Человек в нем наслаждается или перемалывается фантастическими механизмами. Но он никак не влияет на происходящее.
Если посмотреть на правую створку алтаря «Сад земных наслаждений», сможете ли вы выделить на ней главного персонажа? Положительного героя – то есть того, кому автор призывает сочувствовать, кого ставит в пример? Кажется, фаллический ухонож, приставучая свинья-монахиня и грех обжорства, глотающий пердящего птицами грешника, для художника равнозначны.
Современный художник
Брейгель – это художник, который теряет в иллюстрациях почти все. В книгах его картины кажутся плоскими, лишенными воздуха. В действительности это крупные полотна, с глубиной пространства, детальной проработкой и богатым цветом, который фотография съедает. Брейгель работал на ценителя. Если популярные тогда маньеристы, подражавшие итальянцам, брали сложным ракурсом красивого обнаженного тела, то картины Брейгеля покупали для того, чтобы разглядывать детали современной фламандской жизни. Оптика, предложенная мастером,
