становились обыденностью. Первым, еще в начале сентября 1917-го, погиб духовник Орловской духовной семинарии о. Григорий Рождественский. 26 апреля 1918 года в селе Усть-Нугрь Болховского уезда отряд красноармейцев совершил налет на дом священника о. Иоанна Панкова, убил его самого и его сыновей, офицера-фронтовика Петра и семинариста Николая, а также двух случайных свидетелей. Также погибли наместник Брянского Свенского монастыря игумен Гервасий, елецкий священник о. Михаил Тихомиров, священник села Сетного о. Василий Лебедев, священник села Дровосечное о. Василий Осипов, многие другие иереи и монахи. С убийствами священников смыкались дикие погромы помещичьих усадеб Орловщины, зачастую сопровождавшиеся чудовищными бессмысленными зверствами. Так, 28 ноября 1917-го во время погрома усадьбы Добрунь помещиков Подлиневых крестьяне разбросали и сожгли останки покойных владельцев усадьбы; в другой раз живьем содрали шкуру с быка, облили керосином живую лошадь и подожгли — за то, что животные были «буржуйскими»…
Не раз и не два казалось орловцам в то время, что установившиеся осенью 1917-го порядки не продержатся долго. С волнением горожане следили за событиями на южном фронте Гражданской войны, многие с нетерпением ждали прихода белой Добровольческой армии. В марте 1918-го Орёл уже узнал, что такое бой (тогда красные с помощью бронеавтомобилей и артиллерии усмиряли вышедший из-под контроля отряд анархиста И. П. Сухоносова), но в зоне настоящих боевых действий город оказался осенью 1919-го. Окраины Орла горели от артиллерийского огня, было много убитых и раненых. Вечером 13 октября 1919-го, когда красные под натиском трех Корниловских ударных полков и бронепоезда «Единая Россия» оставили Орёл, жители высыпали на улицы, а городские храмы ударили в колокола. Этот радостный трезвон на фоне пасмурной ветреной погоды запомнился многим мемуаристам: «Гудели колокола, духовенство в праздничных облачениях стояло около церквей»; «Над землей расплывается непрерывный радостный Пасхальный звон. Невозможно было удержаться от слез. Так встречал нас простой люд окраин»; «Льется радостный, ликующий звон. Как волны, звоны начинаются с окраин и льются дальше, в середину, наполняют весь город. Общий восторг растет и крепнет». Нет сомнения, что и семья Крестьянкиных участвовала в радостной встрече добровольцев, присутствовала на молебствии, которое проходило 14 октября, в день Покрова Пресвятой Богородицы, на городской площади. Тогда же горожане впервые увидели танки — три машины английского производства приняли участие в параде. Но белые оставались в городе недолго, всего неделю. Поздним вечером 19 октября добровольцы оставили Орёл, а днем 20-го в город без боя вернулись красные. Надежда на восстановление прежнего порядка рухнула. В доме Крестьянкиных окончательно сняли со стены столовой портрет государя Николая II, и он еще долго напоминал о себе большим белым пятном на выгоревших обоях…
Но и после окончания боевых действий напасти не оставляли город. Весь 1920 год Орёл терзали эпидемии различных болезней — то сыпной тиф, то возвратный, то оспа, то грипп. Тогда в городе переболели 14 500 человек, многие умерли. А в начале 1922-го на Орёл обрушился топливный кризис — как-то разом, одновременно не стало дров. Именно тогда пошли под топор старинные сады и парки, украшавшие губернский город до революции…
Словом, на рубеже 1910–1920-х годов Орёл пережил больше событий, чем за много лет до того. И сложно, почти невозможно сейчас представить, через какую душевную смуту довелось пройти семье Крестьянкиных вместе с другими орловцами. Конечно же, они не могли оставаться в стороне от бурлившего вокруг водоворота, ведь жизнь менялась не в частностях, а кардинально, помимо чьих-то желаний и нежеланий. Сохранять в душе чистоту и спокойствие посреди набиравшего обороты хаоса было нелегко. Спасала молитва, близость родного храма, память о том, что на всё воля Божия. И, конечно, примеры людей, которые и в новых условиях продолжали жить так, как им велел Господь. Их образы глубоко запали в душу Вани Крестьянкина и запомнились навсегда. «Время не стерло из памяти почти всех, служащих в то время в орловских храмах, так они были все значительны и богомудры — Божии служители», — уже в глубокой старости написал о. Иоанн.
«Маститым старцем, глубоко любимым и почитаемым орловчанами» запомнился ему настоятель храма Иверской Божией Матери о. протоиерей Аркадий Оболенский. Он родился в 1864 году в селе Рождественском на Орловщине. О. Аркадий стал одной из первых жертв новой власти в Орле — был арестован в марте 1918-го и заключен в каторжную тюрьму. Затем освобожден и служил в своем храме до 1923 года, после чего был арестован вторично и выслан в Витебск. Там был арестован за то, что «устраивал у себя на квартире нелегальные собрания граждан с целью обработки их в антисоветском духе», в 1928-м выслан обратно в Орёл и после этого еще многократно арестовывался, в последний раз — в 1937-м, когда и погиб… Огромным авторитетом в городе пользовался и о. протоиерей Всеволод Ковригин. Относительно молодой (родился в Петербурге в 1893-м), он принял сан священника после окончания историко-филологического факультета столичного университета, в 1918-м, и служил в Введенском храме. В Орле о. Всеволод завоевал общее уважение как даром проповедника, так и непримиримой позицией, занятой по отношению к обновленчеству. В 1923-м он был арестован за сопротивление изъятию церковных ценностей и выслан из Орла, затем арестовывался еще дважды — в 1925 и 1929 годах.
Но самое глубокое впечатление на Ваню Крестьянкина произвел о. Георгий Коссов, или, как его звали в народе, Егор Чекряковский. О. Георгий (1855–1928) родился в селе Андросово Орловской губернии, окончил Орловскую духовную семинарию, некоторое время преподавал в сельской школе, а с 1884 года до самой смерти был священником в селе Спас-Чекряк недалеко от Болхова. Принял о. Георгий крошечный запущенный сельский приход, а оставил после себя каменный храм, пять школ, странноприимный дом, училище, рассчитанное на 150 сельских девочек, кирпичный завод, библиотеку, слесарно-токарную и столярную мастерские, пасеки, сады… Еще в молодости о. Георгий побывал у преподобного Амвросия Оптинского (Гренкова, 1812–1891). Молодой священник в то время проходил через тяжелое испытание — прибыв в свой приход, где было тогда 14 дворов и ветхий деревянный храм, он тяжело заболел (кашлял кровью), пал духом и думал просить у всероссийски известного подвижника благословения на переход в другое место. В Оптину пустынь, за 60 верст от Спас-Чекряка, о. Георгий пришел пешком, со страннической котомкой, и стоял в толпе народа, далеко от дверей келии о. Амвросия. Великий старец не знал его лично и никогда о нем не слышал. Но неожиданно через головы других паломников обратился прямо к нему:
— Ты, иерей, что такое задумал? Приход бросать? А? Ты знаешь, кто иереев-то ставит? А ты — бросать?! Храм, вишь, у него стар, заваливаться начал! А ты строй новый, да большой каменный, да теплый, да полы в нем чтоб были деревянные: больных привозить будут, так им чтоб тепло было. Ступай, иерей, домой,
