Но и это еще не все. Когда кардинал де Жуайёз возложил корону на ее голову, ей вдруг стало так холодно, как если бы в собор ворвался холодный декабрьский ветер, и это в самый разгар мая! Что это? Знамение? Конечно, церемониям введения во власть всегда придавался излишне мистический характер, но попробуйте опровергнуть суеверие (так и хочется взять это слово в кавычки), что от того, как пройдет коронация, зависит и судьба коронуемого, и судьба всего государства.
Знамения… Предзнаменования… Знаки судьбы… И ведь действительно дурные предзнаменования нередко сбывались. А все, что произошло в тот день, сулило неприятности. И еще один маленький укол: король несколько раз язвительно назвал Марию «мадам регентшей», но она сделала вид, что не услышала, – стоит ли устраивать скандал в знаменательный день!
Что же касается организации церемонии, то она была безукоризненной. Свита Марии сверкала драгоценностями, музыканты были одеты во все белое, швейцарские гвардейцы выглядели просто красавцами в своих красно-синих мундирах. Король, как написал потом один из очевидцев, был «великолепно весел». Он сидел в своей ложе, окруженный придворными, и наблюдал за тем, как кардинал Жуайёз четко и со вкусом исполнял предписанную ему протоколом роль.
Он открыл небольшой позолоченный сосуд, кончиком золотой иглы перенес несколько капель ароматного миро на патену – литургический сосуд, стоящий на алтаре, затем, держа патену в левой руке, прочитал над Марией две молитвы, смочил большой палец в миро, начертал на ее темени крест и сказал:
– Помазаю тебя на царство освященным елеем во имя Отца, и Сына, и Святого Духа.
Почти тотчас помощник кардинала платком с золотой вышивкой стер помазание.
Затем Жуайёз обеими руками взял корону и торжественно опустил ее на голову Марии Медичи:
– Господь венчает тебя венцом славы, чести и справедливости. Прими сей венец во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь.
– Аминь! – повторили за ним все присутствующие. «Аминь!» – отозвалось гулкое эхо под сводами Сен-Дени.
Следует признать, что пышность церемонии все же больше соответствовала пожеланиям Марии Медичи, новоиспеченной регентши, нежели короля. Вообще, в тот день настроение Генриха, вопреки сказанному выше (был «великолепно весел»), скорее отличалось унынием, но это понимали лишь немногие.
После коронации Генрих сказал своему любимцу, полковнику Франсуа де Бассомпьеру:
– Мне так неприятны эти шумные торжества, но этот праздник… Для меня он так тягостен…
– Я заметил это, Ваше Величество, хоть вы и старались казаться веселым. Что же случилось, смею спросить?
– Если я вам скажу, что испытываю сейчас, вы сочтете меня суеверным. И это, кстати, будет вполне справедливо. Вы абсолютно правы: я весь день принуждаю себя быть веселым… Знаете, мне кажется, что жить мне действительно осталось недолго…
Бравый полковник с удивлением окинул взглядом своего повелителя. Тринадцатого декабря 1553 года Генриху исполнилось пятьдесят семь лет, но он выглядел так, что ему могли бы позавидовать и иные сорокалетние.
– Ваше Величество, я вас не понимаю! Вынашивая столь грандиозные планы, вы поддаетесь столь мрачным мыслям!
– Все верно, мой дорогой Бассомпьер, мысли меня стали посещать мрачные… Особенно сегодня…
* * *
А вот королева Марго, бывшая жена Генриха IV, на церемонии коронации присутствовать не захотела, несмотря на то, что она была дочерью Екатерины Медичи и состояла в родстве с Марией Медичи. Есть, однако, сведения, что в тот день ее видели в аббатстве.
Отметим, что после развода Марго и Генрих IV состояли в дружеской, «почти любовной» переписке. Он ей писал: «Мне хочется, как никогда раньше, заботиться о Вас и доказать, что нас связывают не только родственные чувства, но и уважение»65. От него она получала хорошую пенсию, он оплачивал ее долги, требовал, чтобы к ней относились с уважением. Иногда Генрих навещал ее, но она была уже совсем не та: некогда очаровательная стройная женщина превратилась в дородную даму. Король целовал ей руки и назвал «сестрой», но интимной близости между ними не было.
Последние годы своей жизни Марго провела в Париже, собрав вокруг себя молодых поклонников и диктуя весьма интересные мемуары, которые потом много раз переиздавались.
Глава IX
Смерть Генриха IV
Вдруг на подножку кареты вскочил какой-то рыжий здоровяк с длинными волосатыми руками и, наклонившись над королем, нанес ему два удара кинжалом, вонзив его в живот монарха по самую рукоятку66.
Андре Кастело
Согласно традиции, празднества, связанные с коронацией, должны были длиться четыре дня. На следующий день, 14 мая 1610 года, Генрих IV сел в карету, намереваясь отправиться в арсенал для осмотра новых орудий.
– Какой сегодня день? – вдруг спросил король.
– Пятнадцатое, – ответил кто-то.
– Нет, четырнадцатое, – поправил всегда и во всем точный герцог де Ла Форс.
– Четырнадцатое… Мне в свое время нагадали, что смерть настигнет меня в карете именно четырнадцатого числа… Но это же глупо – верить предсказаниям астрологов и прочих шарлатанов!
День был жаркий, и шторки, закрывающие окна, были открыты. Едва карета выехала со двора, как путь ей неожиданно преградили какие-то телеги. В ту же минуту к карете подбежал рослый рыжеволосый человек. Он быстро вскочил на подножку и всадил в грудь Генриха кинжал.
Находившиеся в карете придворные в первую минуту ничего не поняли.
Король, за секунду до этого читавший какое-то письмо, тихо сказал:
– Кажется, я ранен…
Герцог де Монбазон испуганно переспросил (удивительно, он сидел рядом, но ничего не заметил):
– Что такое, сир?
Генриху едва хватило сил пробормотать:
– Ничего, ничего…
Лишь когда из горла короля хлынула кровь, все поняли, что произошло.
– Сир! Молитесь богу! – крикнул герцог де Л а Форс, бросаясь в погоню за убийцей. Его примеру последовали и другие мужчины.
Незнакомец отбивался так ловко, что его никак не могли одолеть. Но силы были неравны, и убийцу удалось повалить на землю.
Вскоре подоспели гвардейцы, раненого злодея связали (герцог де Бассомпьер успел проткнуть его своей шпагой) и отконвоировали во дворец на допрос.
В карете с умирающим королем остался герцог де Монбазон. Он накрыл его своим плащом, задернул шторки и, отгоняя любопытных, крикнул на всю улицу:
– Всем сохранять спокойствие! Король только ранен!
Генрих и в самом деле умер не сразу. Когда его выносили из кареты, он пришел в себя. Случилось это под лестницей, ведущей к покоям королевы. Короля тотчас же попытались подкрепить вином. Голову ему поддерживал лейтенант де Серизи, который впоследствии подтвердил, что Генрих несколько раз поднял и опустил веки.
