Простые французы, узнав о смерти своего правителя, были ошеломлены. Торговцы позакрывали свои лавки, многие плакали прямо на улицах.
Полтора месяца гроб с забальзамированным телом Генриха IV стоял в Лувре. В этом нет ничего удивительного – многие хотели проститься с королем, и его бывшие подданные добирались в Париж пешком либо на лошадях из самых отдаленных провинций.
Похороны состоялись в королевской усыпальнице аббатства Сен-Дени лишь 1 июля. В день похорон весь Париж высыпал на улицы. Толпа была так велика, что началась давка, – каждый желал пролезть вперед и взглянуть на траурный кортеж.
Присутствующих в соборе растрогал поступок юного дофина. Мальчик опустился на колени и поцеловал пол у гроба своего отца. Пол был грязен от множества ног, но Людовика это нисколько не смутило.
Придворные дамы в черных одеяниях плакали. Мария Медичи, одетая в темно-фиолетовый бархат, сказала своим детям:
– Молитесь вместе со мной. Здесь покоится наше счастье и слава Франции. Попросим же Бога, чтобы наши надежды не умерли вместе с ним. Если несчастье один раз переступило порог дворца, оно редко останавливается в прихожей… Огромное дерево упало, а его побеги еще так слабы… Дети мои, молитесь за вашего августейшего отца…
Чуть позже она почти шепотом, обратилась к дофину:
– Видишь, сын мой, эту огромную толпу? Они все плачут, потому что мы плачем… Но большинство из них только и мечтают, чтобы отодвинуть нас и захватить корону… Но ты должен знать: твоя мать – лучшая поддержка и опора. Поклянись же на могиле отца, что никогда не предашь ее и позволишь ей заботиться о том, что принадлежит нам по праву!
Девятилетний мальчик положил руку на могильную плиту и твердо сказал:
– Клянусь, мама!
* * *
Франсуа Равальяк был казнен 27 мая 1610 года на глазах у разъяренной толпы. Он не отрицал своей вины, но даже под пытками не назвал ни одного имени, утверждая, что к покушению на жизнь короля его никто не подстрекал, что убийство было совершено им по личному усмотрению, без чьего-либо наущения или приказания.
Неужели он не лгал?
Судьи терялись в догадках. Но в конце концов их мысль пошла по привычному пути: Равальяка подстрекал к злодеянию сам дьявол, известный враг рода человеческого. Нашелся и свидетель, некий Дюбуа; некоторое время он ночевал в одной комнате с Равальяком и утверждал, что видел однажды сатану, приходившего к его соседу в виде «огромного и страшного пса».
Убийцу четвертовали в центре Парижа, на Гревской площади.
В те времена с приговоренными к казни не церемонились. «В глаза преступника можно бросать все – «грязь и другие нечистоты без камней и других вещей, которые могли бы ранить»70, – гласил Королевский ордонанс 1347 года.
Естественно, всевозможным оскорблениям со стороны толпы подвергся и Равальяк – чтобы довести его до места казни целым и невредимым, потребовалась военная сила.
Даже стоя на эшафоте, под угрозой отказа в отпущении грехов, он «снова и снова повторял, что действовал в одиночку. Он был искренне убежден, что от этих слов, сказанных им за минуту до начала варварской казни, зависело спасение его души»71.
Равальяка положили на спину и крепко привязали цепями. Затем «ему отрезали руку, терзали калеными щипцами… лили на него раскаленный свинец»72. Наконец конечности Равайяка привязали к четырем сильным лошадям. Палачи подрезали осужденному сухожилия и кнутами заставили лошадей двигаться в разные стороны.
По окончании четвертования парижане стали глумиться над останками. Окровавленные части тела таскали по улицам, и это не только не было запрещено, но даже поощрялось властями.
Затем, когда народ натешился в своем кровавом остервенении, то, что удалось собрать, бросили в костер, а прах развеяли по ветру.
Ужасная картина…
Что касается родителей убийцы, то их изгнали из Франции, а всем прочим его родственникам было велено сменить фамилию.
* * *
Сразу скажем, что в 1610 году судьи Равальяка явно не имели особого желания докапываться до истины, да и Мария Медичи не настаивала на проведении всестороннего расследования. Но уже тогда многие стали задавать себе вопрос: а не приложили ли руку к устранению короля те, кому это было особенно выгодно?
Через некоторое время вдруг начала давать показания некая Жаклин д’Экоман, служившая у маркизы де Верней, фаворитки короля. Эта женщина утверждала, что она пыталась сообщить королю о готовившемся на него покушении. Рассказывая об этом, она уточнила, что, помимо маркизы де Верней, в готовившемся заговоре принимал участие влиятельный герцог д ’ Эпернон, интриговавший против Генриха IV и мечтавший о главной роли в государстве.
В подтверждение своих слов Жаклин представила во Дворец правосудия документ, в котором было написано:
«Я поступила на службу к маркизе… и заметила, что кроме короля она принимает и других лиц, внешне похожих на французов, но по духу не французов. В 1608 году маркиза стала часто присутствовать на проповедях патера Гонтье. Однажды, войдя вместе со мной в церковь Сен-Жан-ан-Грев, она направилась к скамье, на которой сидел герцог д’Эпернон, села рядом с ним, и они долго говорили на протяжении всей службы»73.
Жаклин стала подслушивать разговор и быстро поняла, что речь идет о подготовке убийства короля.
Далее она пишет:
«Через несколько дней маркиза де Верней прислала ко мне Равальяка, приехавшего из Маркусси с запиской: "Мадам д’Экоман, посылаю вам этого человека от Этьенна, слуги моего отца; рекомендую Вам его и прошу о нем позаботиться”. Я приняла Равальяка и, не задавая никаких вопросов, накормила его и отправила на ночлег в город, к некоему Ларивьеру, доверенному лицу моей госпожи. Однажды, когда он обедал у нас, я поинтересовалась, что связывает его с маркизой. На мой вопрос он ответил, что его и маркизу связывает общее с герцогом д’Эперноном дело. Видя, что человек он грамотный, я отлучилась, чтобы принести бумаги одного интересующего меня дела, в котором он пообещал мне помочь, но, когда вернулась, его уже и след простыл. Удивившись его странному поведению, я решила войти к ним в доверие, чтобы разузнать побольше о том, что они замышляют»74.
Она утверждала также, что попыталась доложить обо всем этом королю через Марию Медичи, но та, как назло, уехала из Парижа в замок Фонтенбло. Духовника погибшего короля – отца Коттона, к которому она решила обратиться после этого, также не оказалось в Париже, а другой священник, имени которого она не знала, прогнал ее, посоветовав не вмешиваться в дела, которые ее не касаются.
Вскоре Жаклин д’Экоман вдруг арестовали по какому-то весьма странному обвинению и насильно отправили в монастырь.
