— А что? По шарабану захотели?
— Захотели, по-твоему. Сань, бери его.
И Санька отработанным приёмом скрутил Карпычу руку, вторую вывернул за спину Витька. Приём получился. Недаром Витька целый день после обеда и на всех переменах самоподготовки тренировал Саньку. Карпыч вырывался.
— Пустите, пустите, щенки! Я вас по одному переловлю.
Но захват был крепок. Карпыч лишним движением делал себе больно. И, потрепавшись, утих.
— То-то боевое самбо, — усмехнулся Витька. – Ну-ка, Толян, дай ему костяшками пальцев и посильнее. Проверим теперь его твердолобость.
Толя разводил руками.
— Да ставь, ставь, а то опоздаем в строй.
У Толи тряслись руки.
— Ну, хоть щелбан. Или просто шарахни его по кумполу.
Но Толя вдруг повернулся и выбежал из столовой.
— Отпускай его, — разжал руки Витька.
Карпыч, отбежав вперёд, повернулся и погрозил кулаком.
— Ну я вас по одному, с-с-сченки, переловлю! Будете знать, как двое на одного. Если бы не построение, вы бы у меня… — махнул он кулаком и выскочил из столовой.
Витька пошёл вслед за ним. Санька почувствовал, как его трясёт. Они успели встать в строй, до команды Чугунова «Становись!».
Было темно, фонари ещё не успели вспыхнуть. Гулкие удары об асфальт заглушали вечерние шорохи. И тут Санька услышал, что Толя Декабрёв идёт рядом и плачет.
— Ты что? – спросил Санька. – Ведь мы его скрутили, он больше тебя не тронет.
— Лучше бы тронул… Лучше бы поставил пиявку. Но зачем заставлять бить другого по голове, зачем? Кто вас просил? Ему бы больно было…
От этих всхлипываний Санька поёжился. Он не мог понять, чем же обидели Толю? Странно, но сейчас Саньке не было жалко, ни его слёз, ни его всхлипываний. Но почему?
Неожиданно он вспомнил слова Володи Зайцева. Если сталкивать людей, может произойти катастрофа. Может произойти взрыв. Вот маленькая катастрофа и произошла. Они хотели помочь, не разобравшись, что творится на душе у Толи. Нужно ли ему это столкновение? Хочет ли он его? Взяли и столкнули, а Толя идёт и плачет…
— Я никогда никого не бил и не буду, — тихо всхлипывал он. – Не буду! Никогда!
И почему мы взялись скручивать этого Карпыча? Тренировались весь вечер. Даже не подумали, что этого не стоило делать. У каждого свой мир, своя орбита. Может, верно, Толе лучше стерпеть, когда Карпыч пиявку ставит?
Видно, Толя признаёт только те столкновения, которые встречает на своей орбите. Нет столкновений – хорошо, есть – переживёт. Какая-то безжизненная планета, которую сокрушают тысячетонные метеориты, делают в её теле огромные ямы, бездонные кратеры, а она движется по своей орбите, вокруг какого-то центра, от столкновения к столкновению, и некому, да и никому и не нужно предотвращать эти столкновения. Да и самой планете. А может то, что происходит на орбите, это уколы. Вот другое дело столкнуться с иной планетой. И правда, может, через миллионы и даже через миллиарды лет на этой планете возникает жизнь, и происходит столкновение, которого она не выдержит, и тогда планета взорвётся, разлетится на куски. О какой жизни тогда можно говорить? А для Толи эти миллиарды лет сжаты в года, а может, и месяцы?
После прогулки, когда до вечерней поверки осталось полчаса, Витька схватил Саньку за руку и оттащил вслед за собой, приговаривая:
— Пошли, я знаю, где он сейчас. Я знаю, где он сейчас наводит сырость. Я его сейчас оттуда вытащу и поговорим. Знаю я таких, встречались. Маменькины сыночки, им бы всех гладить. Им бы цветочки на подоконнике поливать, да листики фикуса в школьном зелёном уголке тряпочкой вытирать, а потом на линейке рапортовать: «Нами на субботнике полито двенадцать цветочков в горшочках и протёрт двадцать один листок фикуса. А потом ещё гордо класс оглядеть, чтобы все хлопали в ладоши и радовались, что они листики фикуса от пыли освободили…
И чтобы учительница ещё подошла и погладила по головке: «Молодец, Толечка. Надо всем, как Толечка, листики протирать. Молодец, умничка, никто не хотел, а он девочкам помог, листики протёр. Вот Шадрин у нас – позор. Стащил на субботнике гусеницу от трактора, и бедный трактор не смог целину вспахать».
А потом тракторист за нами гонялся и учительнице жаловался, и мамка ругала за то, что по уши вымазался. А тракторист этот в чайной с дружками водку пил. И траки от гусеницы не рядом с трактором, а за углом лежали. – Слова из Витьки вылетали, как выхлопные газы их тракторного дизеля, и он с мощностью трактора тащил Саньку за собой в раздевалку, где на каждый из четырёх вешалок, закрывая друг друга бортами и сверкая рядами идущих друг за другом пуговиц, будто на параде, выстроились шинели.
— Сейчас мы его вытащим, — сказал Витька, просунул руку через шинели второго взвода, пошарил и выволок на свет Толю Декабрёва с печальными красными глазами. Толя даже не сопротивлялся, он выполз, как продолжение Витькиной руки, и шинели за ним сомкнулись.
— Ну что разнюнился? – Витька тряс его за шиворот, и Толя, как тряпичная кукла, болтался под его рукой и молчал. – Значит, получается, что тебя надо защищать, а ты, маменькин сыночек, сам за себя постоять не можешь, слёзки будешь глотать, чтобы тебя все жалели? Бить он не может! Значит, кто-то другой должен за тебя бить твоего Карпыча? Кто, Воробей или мы с Санькой? Так, что ли? Отвечай!
Саньке было не по себе. Он не очень-то жалел Толю, но и не нравилось ему, что Витька так безжалостно тряс его за шиворот. И опять он не мог объяснить, почему.
— Отпусти его, ну его… Не надо трогать. Пусть сам решает для себя.
— А что решать? – ещё сильнее вцепился в ворот Толиной гимнастёрки Витька. – Это я в роту этого земляка, эту дубину, этого Воробья притащил? Это я что ли Володе Зайцеву синяк поставил? Скажи, кисельная барышня. Скажи, размазня! Почему другие должны из-за тебя с синяками ходить, а ты будешь пиявочки терпеть? И тебе этого будет достаточно. – Толя ещё сильнее заплакал, не стесняясь своих слёз. Он сглатывал их одну за другой. – А в училище зачем ты пришёл? – продолжал трясти его Витька. – Зачем? Скажи? Ты что, не знаешь, кем мы станем? В бой за тебя Воробей в рукопашную пойдёт или Володя Зайцев? А ты будешь слёзки глотать в окопчике, пока их не поубивают.
Саньке не нравилось всё это. Плачущий Толя, орущий Витька, но слова его были правильны, и Санька не мог вступиться за Толю.
— А я, может, артиллеристом или ракетчиком буду, — вырвался Толя из крепкой Витькиной руки, но тот кошачьим движением догнал его и схватил за ворот.
— Да видел я тебя, видел, как ты на самоподготовке накрывал площадками атомных взрывов карту. Ракетчик! А бить-то ты будешь не по карте, а по земле, а там тоже люди. Враги, но люди. Их ты будешь накрывать взрывами, и видеть не будешь. А другие должны будут пойти по этой земле. Тоже мне, военный, артиллерист, кисель, — Витька отшвырнул брезгливым движением от себя Толю. Тот уткнулся в шинели и продолжал всхлипывать.
