«Руководство кружка понимает: разговор с Манштейном таит опасность. Не забывай старую пословицу: всякая сеть состоит из дыр. В случае неудачи немедленно действуй так как этого потребует обстановка».
Шульц-Бюттгер сжег расшифрованное письмо. «Страшно.... Не стоим ли мы на краю обрыва? А впрочем, к дьяволу все сомнения. Мы далеко зашли. К прошлому нет возврата... Только нам, фронтовым офицерам, под силу убрать маньяка, погубившего под Сталинградом цвет нашей армии. Сегодня же я вновь попытаюсь переговорить с фельдмаршалом, а там посмотрим... Пустить себе пулю в лоб я всегда успею...» Он потушил свечу и поднял штору.
Над кронами дубов сверкали молнии. Низко пенились грозовые тучи. Матово лоснились мокрые тропинки и уходили в лесную чащу.
«К чему мы все-таки придем, Клаус? Окажется ли верным избранный нами путь, не затеряется ли в каком-нибудь дремучем лесу, подобно этим тропинкам?» Если бы он находился сейчас в Берлине, то непременно пошел бы к гадалке или астрологу, как это уже делал не раз в трудную минуту жизни. Но ни одна гадалка и ни один составитель гороскопа, пожалуй, не смогли бы предсказать дальнейшую судьбу... Пройдет чуть меньше года, и Клаус фон Штауффенберг совершит неудачное покушение на Гитлера, а через день гестаповцы схватят Шульц-Бюттгера, и военный трибунал приговорит его к смертной казни через повешение.
В оперативном отделе, просматривая только что поступающие из дивизий донесения, он старался сосредоточиться и побороть растущее чувство тревоги. В окно стучались дождевые капли и ветки молодого дубка. Он знал: ровно в семь вечера фельдмаршал совершает прогулку. Подполковник все чаще поглядывал в окно. Сменились часовые, прошел усиленный патруль, и, кутаясь в порыжевшее кожаное пальто, на тропинке показался Манштейн.
Начальник оперативного отдела бросился к выходу:
— Господин фельдмаршал, разрешите доложить.
— Пойдемте, Бюттгер, слушаю вас.
— «Великая Германия», согласно приказу, выступила на север по указанному маршруту.
— Я доволен. Теперь следует укрепить фронт на «донецком балконе» и дать надлежащий отпор Советам.
— Да, но... Ватутин снова потеснил нас...
— Что вы скисли, Бюттгер?
— Нашим танкам приходится так нестись, что броня трещит. Становится тяжело.
— Не унывайте. Я вижу вас впервые таким. Кадровый офицер должен знать: на войне нет отчаянных положений, есть отчаявшиеся люди.
Они подошли к оврагу. Манштейн сел на пень у самого обрыва. Внизу в темной зелени шумел ручей.
«Сейчас решусь... Прыгну, как с обрыва», — подумал Шульц-Бюттгер и сказал:
— Битва на Курском выступе окончательно убеждает в том, что армию должен возглавлять не бывший ефрейтор, а настоящий фельдмаршал.
«Это предложение сулит веревку и два столба с перекладиной. Хотя полковник фон Трепов, подложивший в самолет фюрера бомбу, казнен, но его единомышленники существуют, и Бюттгер выполняет их волю. Надо еще раз дать им понять, что в своих расчетах они заблуждаются». И Манштейн сказал:
— Я уже однажды говорил вам и сейчас придерживаюсь той же позиции: его устранение будет означать революцию. Неожиданные события, подобно лавине, начнут сметать все на своем пути. Они приведут к катастрофе на фронте. Русские проникнут в Германию. Это конец войне. А я надеюсь прийти даже в самом худшем для нас положении к ничейному результату.
«Прав Штауффенберг, «руками генералов» Германию не преобразить», — мелькнула у Шульц-Бюттгера мысль, и он столкнул с обрыва куски гнилого дерева.
Возвращаясь в штабной поезд, Манштейн думал: «Если молодые офицеры уберут фюрера, то я надену траурную ленту только ради приличия. — И неожиданно шевельнулась тайная надежда: — Может быть, провидение поставит меня во главе нашей армии?» Осмотревшись, он произнес:
— Я ничего не слышал, Бюттгер. Ни единого слова... Но это в последний раз. — И строго добавил: — Продолжайте с тем же усердием заниматься оперативной обстановкой. Наш долг — любой ценой устоять на поле боя.
Маленький домик наполнен жужжащим звуком зуммеров. Не смолкают полевые телефоны. После двадцатидневных боев войска генерала армии Ватутина отбросили гитлеровцев к исходным рубежам, с которых они начали наступать на Курск. Враг, прикрываясь сильными танковыми заслонами, цеплялся за каждую высотку. Но Ватутин не давал ему ни малейшей передышки. Натиск с фронта, удары с флангов! И гвардейцы снова вернулись в свои траншеи, блиндажи и окопы. Это еще больше воодушевило воинов. Бои усилились. Совсем близко лежала многострадальная украинская земля, и велико было желание как можно скорее освободить ее. Но Ватутин приказал прекратить атаки.
Фронт остановился и замер...
Ватутин остановил его согласно директиве Ставки. В течение одной недели он должен незаметно для противника подготовить войска к огромной по своему размаху операции. Подходили танки и артиллерия! На марше находились стрелковые дивизии. Все это требовало самой что ни на есть строжайшей дисциплины и маскировки.
— Если мы хотим добиться внезапного удара, так наденем же на войска шапку-невидимку, — говорил командующий штабным офицерам. И по всем проводам летело властное слово приказа: маскируйся!
Перерыв в активных боевых действиях давал отдых войскам, а их командующий получал возможность планомерно подготовить прорыв обороны. Но и противник мог принять меры и еще больше укрепить свои силы.
Силы! Для Ватутина это слово приобретало особый смысл. Если Манштейн станет подтягивать резервы, то... прощай, внезапность. Тогда ясно: он ждет удара под Белгородом и готовится отразить его. А вот если начнет перебрасывать войска на другие направления, то этим подтвердит, что временную остановку Воронежского фронта он рассматривает как вынужденную необходимость для советских войск, израсходовавших все свои резервы. Но так ли всё, или нет, — этого Ватутин еще не знал.
Вот почему он с такой надеждой ждал фотопленку с разведывательных самолетов. И как только она оказывалась на рабочем столе, он сейчас же оставлял все дела, принимался за самый тщательный просмотр. Пилотам разведывательных самолетов каждый метр пленки доставался нелегко. Фашистские асы зорко стерегли небо над важными дорогами. И все же пленка бесперебойно поступала в штаб фронта. Но то, что так хотелось увидеть Ватутину, пока оставалось только лишь желанием. И когда он, в который уже раз просматривая фотопленку, действительно увидел переброску войск, то в первое мгновение подумал: «Не ошибка ли?» Нет, не ошибка! Шло самое настоящее, причем крупное передвижение войск. Танки двигались на север и на юг. Враг усиливал фронт на Орловском плацдарме и в Донбассе.
