Развеять такой гипноз может только победный опыт — это Румянцев хорошо понимал. С офицерами он общался дружелюбно, но и не без строгости. Вокруг него уже в Прибалтике, в затянувшейся прелюдии похода, создавалась истинно армейская атмосфера.
Накануне назначения в армию, которой предстоял прусский поход, Румянцев шутил на дружеской пирушке, отмечая генеральский патент. В феврале 1756-го он прибыл в Ревель — в Лифляндскую дивизию. Но в мае формирование армии продолжилось в Риге. Румянцев занялся формированием гренадерских рот — и показал редкую придирчивость и преданность службе. «Поручики Семён Дятков — стар, Савин Теглев — слаб, подпоручик Михаила Ильянин — мал, рядовые: Пахом Беляев, Василий Филипьев, Козьма Уткин… — слабы, а солдаты второй и третьей шеренги малы и в том полку, следственно, быть неспособны», — выговаривает Румянцев командиру Нарвского полка, из гренадерских рот которого следовало сформировать новый полк. Он вникает в мелочи, заботится об амуниции, о снаряжении солдата: «На отпущенные рядовым деньги, на каждого по одному рублю, полушубки непременно сделать, то же и осмотрев, у кого нет шапок и теплых же рукавиц, тем искупить, а если что затем денег останется, то раздать по рукам, при строении ж обуви крайне наблюдать, чтоб сапоги и башмаки деланы к воздеванию на толстые чулки довольно пространны были…»
Именно таких въедливых генералов и не хватало России в канун Семилетней войны. Румянцев с головой ушёл в подготовку к походу, в воинские учения.
Апраксин прибыл к армии, в Ригу, в начале сентября.
И главнокомандующий — стреляный воробей — вдали от столицы впервые запутался в придворных интригах… Погода в Петербурге менялась — она и перед войной была переменчива. Фельдмаршал пытался, пребывая в походном шатре, разгадать настроения столичных покровителей — явных и потенциальных. Болезнь матушки Елизаветы ни для кого не была секретом, больше всех за неё боялись французы и Апраксин. Главнокомандующий хорошо знал, что Пётр Третий — поклонник Фридриха. Стоит ли воевать с пруссаками, если наш государь вот-вот станет их союзником? Добродетель полководца — быстрота; мудрость вельможи — медлительность. Степан Фёдорович и в походе оставался царедворцем. Ждал руководящих инструкций от Бестужева-Рюмина — а время шло, и армия потихоньку таяла. Бестужев — человек невоенный, обуреваемый политическими ветрами, и наставления его полны тактических противоречий: «Ежели б вы удобный случай усмотрели какой-либо знатный поиск над войсками его надежно учинить или какою крепостию овладеть, то мы не сумневаемся, что вы оного никогда из рук не упустите… Но всякое сумнительное, а особливо противу превосходящих сил сражение, сколько можно, всегда избегаемо быть имеет». То есть рекомендовалось действовать только в случае несомненного численного превосходства, а вообще — выжидать, годить. Для такой роли Апраксин подходил лучше других. Армия подзадержалась в Риге.
Румянцев устроил вверенные ему войска по зимним квартирам. О его тогдашних хлопотах поведает вот такой ордер Апраксину:
«Во исполнение данного мне от его высокопревосходительства высокоповелительного господина генерал-фельдмаршала и разных орденов кавалера Степана Федоровича Апраксина ордера, вашему сиятельству предлагаю:
1. Во отведенных ныне под полк грузинской квартирах приказать все места осмотреть, нет ли где каковых рек и других переправ, которые в выступлении полку в поход при оттепели или и весною препятствие причинить могут. И где таковые непроходимые места будут, то заблаговременно поместить в квартиры отведенные, где таковых непроходных мест нет, а буде без утеснения обывателям того сделать невозможно, мосты или плоты сделать приказать, дабы при выступлении не последовало ни малейшей остановки.
2. По состоянию ныне полку в квартирах нижним чинам накрепко подтвердить приказать, чтобы обывателям никаковых обид чинено не было и безденежно ничего, да и за деньги насильно брано не было и во всем бы доброй порядок и строгая воинская дисциплина содержана была. А особливо ротным командирам о содержании всех нижних чинов от побегов подтвердить, напротив чего и обывателям объявить, чтобы таковых беглецов отнюдь не держали и не скрывали, а естли у кого таковые беглецы сысканы будут, с таковыми поступлено будет по воинским регулам.
3. При том же вашему сиятельству рекомендую от всяких подозрительных людей иметь предосторожность и где таковые к шпионству приличившиеся или в том действительно употребляющиеся присмотрены и пойманы будут, таковых брав за караул, ко мне присылать».
Армия погрязла в бытовых неурядицах, а офицеры — в штатских заботах.
Но в середине июля 1757-го Бестужев уже упрекает Апраксина в медлительности. И заявляет, что важно не просто занимать территорию Пруссии (с этой задачей Апраксин справлялся тоже вяло), а наносить урон вражеской армии. При таком настроении верхов в обозах не отсидишься. А тут пришла спасительная весть от Фермера: Мемель (в наше время — Клайпеда) сдался русским войскам, не выдержав бомбардировки с моря. Корпус Фермора занял знатную прусскую крепость. Только после этого известия Апраксин — в окружении своих, на патриархальный манер многочисленных слуг — решился перейти прусскую границу. Вот тут-то он и начал по-настоящему беспокоиться о здоровье своей государыни. А комендантом занятого Мемеля Фермор вскоре назначит подполковника Александра Суворова.
Русская кавалерия по приказу Апраксина выдвинулась в Латвию и готовилась перейти Неман. Командовали этим авангардом армии Румянцев и Ливен. Они первыми вошли в Пруссию и доскакали почти до Гросс-Егерсдорфа.
Увиливать от генерального сражения становилось всё труднее. Апраксин двинулся в поход, навстречу прусской армии, уповая на Всевышнего и на генерала Веймарна, заправлявшего штабом армии. Иван Иванович Веймарн — сравнительно молодой (ему не было сорока) знаток военной теории — состоял при Апраксине генерал-квартирмейстером и пользовался доверием фельдмаршала. Боевого опыта, увы, не хватало и ему, а победного — тем паче. Апраксин был не прочь снова избежать сражения — и, возможно, имел по этому поводу тайные сношения с пруссаками.
Гросс-Егерсдорф — слава русской армии. Слава, которая могла обернуться позором. Название деревушки легко переводится на русский язык — Большая Охотничья Заимка. Места там лесистые, болотистые, условия для русского крестьянина вполне знакомые — чай, не Альпы.
Действия главнокомандующего в том сражении до сих пор заставляют краснеть патриотически настроенных историков. И в то же время именно в окрестностях этой прусской деревушки рождались победные традиции румянцевской армии.
