Когда я был еще новичком в спорте и учился в старших классах, наш главный хоккейный городок посетили гости из Советского Союза. Нашу команду пригласили попрактиковаться на теннисном корте нашей школы, где проходил внесезонный мастер-класс Анатолия Тарасова, “отца русского хоккея”.
И мы пришли — все двадцать или около того. Мы стояли шеренгой под палящим солнцем, оглядывались в ожидании узнать, чего он от нас захочет, переводили дыхание после быстрой пробежки. Запыхались все, за исключением трех моих товарищей по команде, которые упростили себе задачу и срезали путь, пройдя через дыру в изгороди, вместо того чтобы перепрыгнуть через нее, как это предполагалось тренером.
Дядя Анатолий был недоволен. В качестве наказания за лень и — без сомнения — отсутствие характера эти три игрока должны были сделать по три кувырка прямо там, на асфальте.
Никакой пощады.
После небольшой разминки господин Т. повел нас на лужайку на краю школьного двора. Мы стояли линейкой, пока он объяснял упражнение переводчику, который затем говорил нам, что надо делать, а сам тренер отходил в тень и наблюдал.
“Сначала вы должны взбежать по дереву, нужно сделать три шага по стволу, но постарайтесь осилить четыре”, — сказал он. Правда, он сказал это по-русски, так что сперва мы просто стояли, уставившись на него, ожидая, пока переводчик сделает свою работу. Ну а потом мы просто стояли, уставившись на него, пытаясь понять, не шутит ли он.
Это была береза, не слишком большая, но достаточно крепкая, чтобы выдержать… пробежку по ней. Никто из нас ничего подобного раньше не делал, поэтому среди нас раздавались нервные смешки.
“Затем вы продолжите бежать и сделаете три опорных прыжка”, — сказал он.
Мы переглядывались, пытаясь понять, правильно ли мы поняли переводчика. Возможно, это переводчик сам неправильно понял Тарасова? Там не было никаких спортивных снарядов, только лужайка. Не было никакой опоры, чтобы совершить прыжок, тем более такой, который мы никогда не делали, не было матов, на которые можно было бы приземлиться.
“А затем бегите обратно в конец шеренги”.
Я дождался своей очереди, сделал глубокий вдох и рванул в сторону березы. Первый, второй, третий, вверх, вверх, вверх, и четвертый, и вниз.
Побежал к следующему этапу и, не задумываясь, я, прежде ни разу не делавший опорных прыжков, прыгнул и попытался что-то изобразить в воздухе, а затем приземлился на спину на лужайке.
Мне казалось очевидным, что это была не только непосильная задача, но и просто идиотизм — заставлять юных ребят прыгать спиной на жесткую землю. Но когда Анатолий Владимирович говорил: “Прыгай!”, ты лишь спрашивал: “Как высоко?”
Помимо прочего Тарасов однажды рассказал, как видел двух юных игроков, которые пришли на тренировку, и сразу понял, кто из них станет лучшим спортсменом, еще до того, как увидел их в игре.
Естественно, это был тот из них, кто сам носил свою сумку со снаряжением.
Так что я сделал еще один глубокий вдох, подпрыгнул, повращал своим 55-килограммовым телом во все возможные стороны — и приземлился на спину. Боль была еще более сильной, чем в первый раз, но я все равно должен был совершить третью попытку.
Лишь спустя несколько лет я осознал, что Тарасов не пытался научить нас прыгать и делать развороты в воздухе.
Он учил нас подниматься после падений».
Очень точное наблюдение: Тарасов всегда учил подниматься после падений. Себя и других.
В Финляндии Тарасова интересовало буквально всё, что имело отношение к жизни этой небольшой страны. Его изрядно повеселил мой рассказ о любимых цифрах финнов. До сих пор приходится иногда не только слышать, но и читать, что в Финляндии — сухой закон. Когда-то он там был, но себя, понятно, не оправдал, как и практиковавшаяся одно время карточная система. Финны в шутку утверждают, что их любимыми цифрами являются 5, 4, 3, 2, 1 и 0 — именно в такой последовательности, поскольку 5.4.32 (5 апреля 1932 года) в 10 утра открылись наконец магазины государственной корпорации «Алко», которая только и имела — до вступления в Евросоюз — право продавать в специально оборудованных магазинах (витрины непременно зашторены) алкогольные напитки, включая нормальной крепости пиво, — монополия, определенная законодательством.
Внимательно выслушивал Тарасов, великий парильщик, и рассказы о банной культуре в Финляндии.
В Москве доблестью считается высидеть (да еще кто кого пересидит!) при температуре 120 градусов. В Финляндии давно уже путем исследований, в которых участвовали ученые и врачи, пришли к выводу, что оптимальная для организма температура в парилке — 80-90 градусов, максимум — 100.
Однажды автору этих строк довелось париться в резиденции финского премьер-министра Мауно Койвисто, который, кстати, был затем долгие годы президентом страны. В парилке — два термометра. Один, расположенной в неприметном месте, показывал 90 градусов, другой, на виду, — 120. «Как же так получается?» — поинтересовался я у Койвисто. «Тот, на котором 120, — ответил он, — декоративный. Он предназначен для иностранцев, которые прежде о бане и не слышали. Представьте, возвращаются они в свою страну и с гордостью рассказывают, что сидели в сауне при температуре 120 градусов. Замечательно».
Баня в Финляндии — культ, религия. В стране, число жителей которой едва превышает пять миллионов человек, почти полтора миллиона бань. Их нет только в самолетах и поездах, хотя говорят, что если бы в Финляндии существовали такие же расстояния, как в России, то в поездах дальнего следования обязательно появились бы бани.
Анатолий Владимирович в начале 60-х годов имел честь общаться с Урхо Калева Кекконеном. Более того, он его… парил в бане! Произошло это при удивительных обстоятельствах, самым непосредственным образом связанных с политическими проблемами, возникшими тогда во взаимоотношениях между Советским Союзом и Финляндией. Проблемы эти обозначены в истории как «нотный кризис». СССР, озабоченный проявлениями, как считали в Москве, милитаристских настроений в Западной Германии и пассивной реакцией на это со стороны Хельсинки, заявил о возможном — в соответствии с пунктами, имеющимися в Договоре о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи от 1948 года, — проведении «военных консультаций» с Финляндией. Для переговоров по этому вопросу Никита Хрущев пригласил Кекконена в Новосибирск (что в Финляндии, к слову, было воспринято весьма негативно). Принимали Кекконена в Новосибирске по высшему разряду. Его поселили в комфортабельном гостевом домике, недавно построенном. Домик находился рядом с дачным поселком Сибирского военного округа и тренировочным комплексом местной армейской команды СКА. Президента Финляндии свозили в Академгородок, побывал он в Новосибирском оперном театре на «Щелкунчике». Переговоры, однако, продвигались с большим трудом. Было принято решение на какое-то время прервать их и дать гостям возможность передохнуть. Вариант с охотой отбросили сразу, с лыжной прогулкой — тоже: она могла затянуться до вечера, а в Новосибирске в ту пору не было ни одной освещаемой трассы. И остановились на бане, тем более что гостевой домик находился рядом с баней, построенной для хоккейной команды.
