Дипломат Андрей Бакланов, сын тогдашнего командующего Сибирским военным округом генерал-полковника Глеба Бакланова, рассказывает, что Хрущев обратился к его отцу с вопросом: можно ли за короткий период организовать всё «на должном политико-протокольном уровне?» После утвердительного ответа командующего Хрущев попросил продумать, кто бы мог неназойливо помочь президенту Финляндии получить представление об особенностях сибирского варианта банной традиции и поспособствовать появлению хорошего настроения у финского гостя. И командующий округом обратился к находившемуся тогда в Новосибирске Тарасову, который был в то время отставлен из сборной и из ЦСКА и являлся тренером-консультантом местной армейской команды. Бакланов и Тарасов, стоит напомнить, были знакомы, они встречались после войны в Москве, где одно время работал Глеб Владимирович.
«Отец, — рассказывает Андрей Бакланов, — пригласил Анатолия Владимировича к себе и попросил вместе с сотрудниками протокола подготовить мероприятие, дать необходимые ценные указания двум-трем спортсменам, которые могли бы оказать необходимую техническую помощь. Тарасов сразу сказал: “Никто лучше меня самого эту миссию не выполнит”. Условились, что в начале встречи он сам представится Кекконену и, не вдаваясь в подробности, объяснит, что находится в Новосибирске временно по делам хоккейной команды».
На ужин Кекконен пришел в необыкновенно приподнятом настроении. Как и надеялся Хрущев, выигрышно прозвучала тема русского, сибирского гостеприимства, включая организацию замечательной бани. В тосте президент Финляндии сказал: «Я много раз бывал в СССР, но вышло так, что лишь сегодня смог по-настоящему оценить, насколько изменилась жизнь советских людей, как вырос их культурный уровень. В бане было несколько человек. Я разговорился с одним из них. Разговор шел на самые различные темы, культуры, истории, искусства, спорта. Я был просто поражен, насколько высок уровень знаний этого человека. Если в далекой Сибири, в загородном поселке живут такие широко образованные и культурные люди, значит, в вашей стране действительно произошла культурная революция». Хрущев был очень доволен, хотя и не понял, какими знаниями в области культуры мог неизвестный ему банщик так пронять финского президента.
Почему вдруг Кекконен заговорил о простом банщике, а не о Тарасове, который должен был перед мероприятием, как они уславливались с Глебом Баклановым, назваться финскому президенту? Оказывается, Тарасов в последний момент решил изменить сценарий своего участия и скромно отрекомендовался местным знатоком и любителем сибирской бани.
«Правда, — считает Андрей Бакланов, — есть и другая версия. Кекконен был тонким и наблюдательным человеком и возможно, сразу разгадал “подставку”, принял правила игры и сделал психологический ход навстречу Хрущеву. Значимым же является лишь то, что все исторические фигуры, принимавшие участие в том эпизоде, проявили поучительную способность быстро действовать, использовать в самом широком диапазоне открывающиеся, в том числе неожиданные, нестандартные возможности для пользы дела».
У Тарасова с давних времен сложились свои банные традиции, и он им не изменял. В бане у него непременно была высокая температура, но при этом имелись и вода для того, чтобы бросать ее в печь на камни, и веники, которые Тарасов заготавливал сам. Когда температура приближается к 120 градусам или переваливает за эту отметку, следует взять обычную мочалку, окунуть ее в холодную воду, вложить в рот: станет легче дышать и пар не обожжет горло. Тарасов, по рассказу Вячеслава Колоскова, шел еще дальше. Он ложился на полку, наливал в шайку холодную воду, опускал туда голову и пил. Его обрабатывали в четыре веника, а ему — хоть бы что! Выходя из парилки после такой экзекуции, Тарасов, когда был помоложе, окунался с головой в холодную воду, налитую во вместительную бочку, сделанную на даче по его заказу.
Александр Гомельский называл Тарасова «великим парильщиком». Он никогда не смотрел на чины, приговаривая, что в бане все равны. «Как-то в Архангельском, — вспоминал Гомельский, — в баню зашел тогдашний министр обороны маршал Гречко. Он попытался отказаться от парения с мылом. Тарасов ни в какую. Попадались под его веник и другие маршалы. Как он мучил всех: навалится пузом и на все просьбы пощадить отвечает: “Терпи, здоровее будешь!” Вообще “попасть под него” в парилке дорогого стоило».
Шведский хоккейный тренер Томми Сандлин, блестяще работавший с «Брюнесом», рассказывал Николаю Вуколову историю своего знакомства с Анатолием Владимировичем:
«Это был мой первый визит в Москву. “Брюнес” прилетел играть с ЦСКА на Кубок европейских чемпионов. Сам Тарасов приехал встречать команду на аэродром. Он настоял, чтобы я, Хенри Янссон и нападающий Торд Лундстрем, бывший тогда капитаном “Брюнеса”, немедленно поехали в штаб-квартиру ЦСКА на прием…
Когда мы приехали, стол уже был накрыт с чисто русским размахом по тарасовским, как нам потом объяснили, рецептам. Соленые огурчики, грибки собственного посола, всякая рыба, икра, жареное мясо. Баня нагревалась, водка охлаждалась. Я никогда не пил водки и поэтому встревожился. Как я справлюсь со всем этим?” — спросил я Торда, но тот только рассмеялся в ответ: “Держи фасон!”
О, эта беспощадная баня в исполнении Тарасова, когда он окроплял наши тела большим дубовым веником, а я лежал, уткнувшись лицом в шайку с холодной водой! Еще хуже было с водкой, которую пили из больших стаканов, и мне дали понять, что содержимое должно выпиваться в один прием. Это входило в русскую традицию, иначе человек провозглашался неискренним. Я давился, чувствовал, как все бурлит и горит у меня в пищеводе, но так или иначе всё каким-то образом попало в мой желудок. Когда же передо мной возник второй стакан, вновь наполненный, я не вынес этого, и водка пошла горлом назад.
“Юниор”, — сострадательным голосом громко провозгласил Тарасов и снисходительно похлопал меня своей широкой ладонью по голове. Находившиеся рядом Торд и Анатолий Фирсов смеялись до хрипоты.
Затем Тарасов исчез, и “Брюнес” поехал на тренировку на каток ЦСКА. Я на лед не выходил и с совершенно белым лицом сидел перед раздевалкой. Хокан Виберг, который всегда всё замечал, усмотрел нечто странное в моем облике и поинтересовался, что произошло. “Я упоил Тарасова так, что он завалился под стол”, — хвастливо изрек я. Игроки, знавшие о моем неприятии спиртного, смотрели на меня с большим сомнением.
И в этот момент появился Тарасов, одетый в военную форму, с иголочки, благоухающий одеколоном. Он как ни в чем не бывало уселся рядом на скамейку с блокнотом и, наблюдая за тренировкой, что-то стал там записывать. Мне же потом для восстановления потребовалась целая ночь».
