Затем Тарасов исчез, и “Брюнес” поехал на тренировку на каток ЦСКА. Я на лед не выходил и с совершенно белым лицом сидел перед раздевалкой. Хокан Виберг, который всегда всё замечал, усмотрел нечто странное в моем облике и поинтересовался, что произошло. “Я упоил Тарасова так, что он завалился под стол”, — хвастливо изрек я. Игроки, знавшие о моем неприятии спиртного, смотрели на меня с большим сомнением.
И в этот момент появился Тарасов, одетый в военную форму, с иголочки, благоухающий одеколоном. Он как ни в чем не бывало уселся рядом на скамейку с блокнотом и, наблюдая за тренировкой, что-то стал там записывать. Мне же потом для восстановления потребовалась целая ночь».
Однажды в середине 60-х годов Тарасов зазвал в баню приехавшего в Москву американского журналиста, пожелавшего поближе познакомиться с советским хоккеем вообще и с ЦСКА в частности. Неделю он наблюдал за тренировками, бывал на базе, общался с игроками, изумлялся нагрузкам, предлагавшимся Тарасовым на тренировках по атлетизму. Попытался даже сам потренироваться, но после простейшей разминки ему понадобилась помощь врача. С Тарасовым у американца была договоренность, что вопросы тренеру он задаст в конце своего пребывания в Москве. Анатолий Владимирович предложил сделать это в Селезневских банях — там обычно парились хоккеисты ЦСКА. Банщик отвел гостям отдельный уголок, Тарасов попросил поддать пару по «высшему разряду», замочил дубовые веники в холодной воде, развел в шайке мыло и отправил переводчика за американцем. «Он, — вспоминал Тарасов, вошел в парную в плавках, что-то весело напевая. Я ему помахал рукой, приглашая к себе на полок. Поднялся он на три-четыре ступеньки, сразу как-то присел и бросился назад. В ту минуту мне было его искренне жаль. Не испытал он всей прелести русской бани. Не ощутил неповторимых запахов хвои, дуба, пряностей, которые обычно добавляют для аромата в кипяток. Его тело не ощутило прикосновения мягких дубовых листьев, так хорошо воздействующих на кожу, на настроение. Не получилась, к сожалению, и наша беседа».
К Финляндии Тарасов относился очень хорошо. Можно даже сказать, любил эту страну. Его команды часто играли на финских стадионах. И всегда — успешно. На одной из фотографий, запечатлевших победившую на чемпионате мира в Тампере в 1965 году сборную, вместе с командой — Михаил Шолохов: неподалеку от Тарасова, в каракулевой шапке, в пальто с каракулевым воротником. Будущий нобелевский лауреат (15 октября того же года ему была присуждена высокая литературная премия, а 10 декабря вручена) приехал в Финляндию по приглашению финского писателя Маргги Ларни. Так получилось, что во время этой поездки писатель впервые в жизни побывал на хоккейном матче. Тарасов рассказывал Владимиру Акопяну, как в перерыве между периодами одной из игр буквально на ходу спросил у Шолохова:
— Ну, каково впечатление? Как, нравится игра?
— Трудно объяснить, — ответил Шолохов, — только вот ладони постоянно потеют.
У Шолохова поначалу не было ни аккредитации на чемпионат, ни даже разового пропуска. Он прошел на стадион, прицепив к пиджаку бейджик, который руководитель советской специализированной туристической журналистской группы попросил у аккредитованного на чемпионате корреспондента «Московского комсомольца» Александра Левинсона. Фотографий на репортерские пропуска в те времена не делали, и Шолохов прошел на арену, как «Aleksandr Levinson. USSR»! К «Московскому комсомольцу» писатель, как известно, имел самое непосредственное отношение: в этой газете, называвшейся тогда «Юношеская правда», в 1923 году он опубликовал свои первые заметки, а в январе следующего года — первый рассказ «Родинка».
Шолохов, от спорта человек в общем-то далекий, рассказывал в одном из интервью, что в Тампере «даже кричал» во время хоккейного матча: «Там особая игра. Там не сам процесс игры меня интересовал, а выиграют ли наши. Больше патриотизма, чем болезни».
…Последний раз в Финляндии Тарасов в сопровождении дочери Галины побывал в 1991 году. 28 апреля он был вынужден вернуться в Москву. В Турку он находился в качестве гостя чемпионата мира по приглашению возглавлявшего тогда оргкомитет турнира Олли Пулкканена. Финские врачи провели обследование Тарасова. У них возникли подозрения, что левая нога может подвергнуться воздействию тромба, и они посоветовали срочно выехать домой для продолжения курса лечения.
Несмотря на серьезно пошатнувшееся здоровье, Тарасов поехал на Олимпиаду-94 в норвежский Лиллехаммер. Эти Олимпийские игры стали последними для него.
Он не мог без хоккея. Его вновь сопровождала Галина. Тарасов запомнился Юрзинову, входившему тогда в тренерский штаб российской сборной, сраженным горем: «До сих пор перед глазами, как шведы после хитрого буллита Форсберга прыгают, обнимаются, празднуют первое для шведского хоккея олимпийское золото. И — Тарасов на трибуне. Он не сдвинулся с места даже после награждения. Вместе с Галиной остался во Дворце. Более несчастного человека я никогда не видел. Для Анатолия Владимировича иного места, кроме первого, не существовало. А здесь в матче за бронзу (за бронзу!) 0:4. От финнов! Мне так жалко его было, что едва сдержал слезы…»
Что же увидел Тарасов на последнем в своей жизни хоккейном турнире Олимпиады? Посредственную российскую команду, подавляющее большинство игроков которой даже не пыталось компенсировать индивидуальное и коллективное неумение самоотдачей, искренней жаждой борьбы с игрой на грани фола, со злостью, страстью, требовательностью к себе и партнеру. Хоккеисты тарасовских поколений от стыда под лед бы забились, если бы два раза подряд проиграли финнам с общим счетом 0:9, и не показывались бы до следующей весны.
Выражение «психология победителей» — достаточно объемное. Эту психологию невозможно привить в одночасье хоккеистам, для которых самая большая в мире радость — обыграть (речь о 90-х годах) «Ладу», «Трактор», «Химик», получить за победу от 100 до 500 долларов, съездить на коммерческий турнир и время от времени спрашивать тренера: «Когда же меня продадите? Мало я для вас сделал?»
На «пересменке СССР — Россия» было безжалостно растрачено многое из того, что в спорте вообще и в хоккее в частности накапливалось десятилетиями. «Психология победителей» — среди растрат. Она создавалась с первых матче чемпионата страны, со встреч с ЛТЦ. Не все хоккеисты прошлых поколений сборной были суперзвездами, но ни одного из них нельзя было упрекнуть в том, что он уходит от борьбы, уклоняется от силовых стычек, не в состоянии (или боится) «осадить» в нужный момент соперника, словом, не бьется до конца. При Тарасове бились все. Выигрывая и проигрывая. Об этом с горечью и думал, опершись двумя руками на костыль, при помощи которого он только и мог передвигаться, пожилой грузный человек, сидя радом с дочерью Галиной на опустевшей трибуне лиллехаммерского катка.
