И всё-таки, оспорю всех своих коллег, да, он был сечевик с православной душой, он оставил поистине бессмертный труд «Сорок сороков», но главным для себя всегда Пётр Паламарчук считал свое литературное творчество, пусть и не до конца состоявшееся. Он был певчий дрозд с редчайшим голосом. Он умер раньше своего срока. Уверен, он не написал своего главного – «Великий неудачник». Кстати, такими же «великими неудачниками» были и многие его сотоварищи по поколению. Тот же Леонид Губанов, тот же Саша Соколов, тот же Николай Дмитриев… Поколение великих неудачников.
Прошло десять лет со дня кончины Петра Паламарчука. Вот уже и встретили мы его пятидесятилетие. Родился Петр Георгиевич 20 декабря 1955 года. Как отмечали, очевидно, в сотнях статей, и без этого не обойтись, родился Петр в элитарной советской семье. И его жизнь могла длиться мягко и плавно со всеми номенклатурными удобствами. Отец – Герой Советского Союза, капитан первого ранга, дед – дважды Герой, прославленный маршал Пётр Кошевой. Дед по матери – малороссийский писатель, писавший под псевдонимом М. Чечель. Правда, позже сам Пётр нашел себе еще одного деда, тоже Кошевого, но уже в эмиграции. Монашествующего епископа Кошевого из русской Зарубежной Церкви, жившего довольно далеко от России и похороненном на святом кладбище Джорданвилльского монастыря, что расположен в штате Нью-Джерси. Нашёл я на этом кладбище и свою родню – из Бондаренок. Огромное русское кладбище. Помню, ловил я рыбу вместе с эмигрантом Николаем Тетеновым рядом с этим кладбищем. Живал там у певицы Анны Марли, прославившейся в годы войны и французского сопротивления. Джорданвилль – это центр американской русской православной жизни, даже у Ростроповича там расположено обширное, вечно запертое поместье. Частенько общался в самом Джорданвилле – этом зарубежном аналоге нашей Троицко-Сергиевской Лавры, с митрополитом Виталием, русским дворянином, замечательным патриотом, в те восьмидесятые годы Первоиерархом Русской Зарубежной Церкви. Говорили мы с ним и о Петре Паламарчуке, до Первоиерарха тоже дошла загадочная история о готовящихся к выходу в Париже четырех томах «Сорока сороков».
Пётр Паламарчук откровенно гордился и советским дедом – маршалом (реально командующим западной группой войск на оккупированных восточных территориях) и антисоветским дедом-епископом (весьма условном и выловленном из богатой родословной Кошевых). В этом его раздвоении дедов Кошевых, очевидно, так судьбою было определено, таилась и раздвоенность его личной судьбы.
С одной стороны, несомненный державник, православный русский националист, вполне пригретый державными властями, печатающий в советских издательствах свои книги почти каждый год, начиная с 1982-го, когда вышла его первая книга «Един Державин», отмеченная сразу же советской литературной премией. Впрочем, премию было давать за что. Блестящая стилизация под восемнадцатый век, любовная тщательность всех документальных данных, и при этом вольный авторский художественный замысел. Такова и вся историческая проза Петра Паламарчука. Несомненная художественная стилизация, даже излишняя узорчатость, кружевная отделка, и мощные точные исторические образы. Не хуже Мережковского. К тому же, несомненно проза державная, и вся ирония скорее в адрес обидчиков России, в адрес исторических неумех и растяп, которых Паламарчук никогда не жалел. Ни в «Современных московских сказаниях», ни в «Хронике смутного времени», ни в «Ивановской горке»…
С другой стороны – не хуже Андрея Синявского – тайный антисоветчик, печатающийся в западных диссидентских изданиях под псевдонимами: Носов, Денисов, Звонарёв и так далее, и первая его публикация в страшеннейшем эмигрантском журнале НТС состоялась за год до советской книги, в 1981 году. Потом публикации за рубежом шли почти непрерывно и в журналах, и в газетах, в «Гранях» и «Вестнике РСХД», в «Нашей стране» и «Посеве», в «Континенте» и «Русской жизни», вплоть до австралийского «Единения». Выходили и книги: «Ключ к Гоголю» в Англии в 1985 году, «Сорок сороков» в Париже в 1988-90-е годы. Догадывались ли об этом наши органы? – не знаю. Уверен, что Пётр Паламарчук не имел никакой связи с этой организацией. Но, может быть, имя деда прикрывало иные «баловства» внука, и гэбэшники тихо наблюдали за «чудачествами» Петра Паламарчука, тем более никаких политических, разнузданно антисоветских книг он за рубежом не выпускал, то мистическое исследование о Гоголе «Ключ к Гоголю», задолго до книги Игоря Золотусского, то свои церковные раскопки, то всё те же «Сорок сороков».
В органы Паламарчука практически не таскали, лишь однажды по делу Леонида Бородина. И то, как уверяет нынче Леонид Бородин, в отличие от куда более опытных, но сломавшихся диссидентов, Паламарчук стойко отвечал «нет», на все вопросы следователя. И возможная дополнительная статья Леониду Бородину, благодаря тихой стойкости Паламарчука не состоялась. Он смотрел на очной ставке своими открытыми хохляцкими глазами на соучастника, уверявшего, что тот лично передал от Бородина книги Паламарчуку (что влекло статью по распространению антисоветской пропаганды), и раз за разом говорил: первый раз в жизни вижу этого человека. Пытать и мучать внука советского маршала, конечно, не стали, и видя его упрямство сечевого атамана, потомка Тараса Бульбы, отстали от него.
Таким он был во всём: безудержный гуляка, бабник, весельчак, балагур, только что закончивший писать «Письмо турецкому султану», но в деле, в дружбе, в творчестве своём – стойкий и мужественный борец. Зачем ему, монархисту и энтээсовцу, лезть в красно-коричневые затеи 1993 года? Но он видел, что эпоха КПСС закончилась, бояться советской власти уже не нужно, грозит новая опасность. Приход чубайсовских либералов – это неизбежная затяжная агония и смерть исторической России. Он всё-таки был и талантливым историком, умел связать причину и следствие. Умел предвидеть. Он люто ненавидел русофобию во всех видах. Вот потому и выступал последовательно на вечерах красно-коричневой газеты «День», и последний свой рассказ принес мне в «День литературы». Мы были для него гораздо ближе, чем те, другие, либеральные. Вот потому, оказавшись в далекой Аргентине в дни августовского путча 1991 года, когда американцы вдруг стали давать всем задержавшимся россиянам мгновенное гражданство и всяческие блага, Пётр Паламарчук решительно отказался от убежища и гражданства. Его ждут в России – сказал он опешившим старикам из НТС. В те же дни в США оказалась и моя жена, преподававшая технику речи американским актерам, и ей тоже незамедлительно предложили искомое американское гражданство, о котором иные люди мечтают десятки лет, даже живя в самой Америке по грин-карте и другим многолетним бумажкам, дающим право на временное проживание. Лариса, как и Пётр Паламарчук, с тем же казацким упрямством (отец её – советский офицер, хирург, кубанский казак), ответила – меня ждут в России. А трусливый Коротич спешно за эти три дня оформил это самое гражданство. Вот они – разные люди, разные характеры. И куда бы ни заносило Петра Паламарчука в его странствиях по белу свету и сборе материала для романов, он всегда знал – его ждут в России. Может быть, поэтому отказался он и от женитьбы на русской парижанке, у которой в центре Парижа жил полгода, но накануне предполагаемой свадьбы укатил в свою родную Москву – вновь балагурить, бражничать, веселиться и писать свои исторические летописи про четвертый Рим.
