Ознакомительная версия.
– Что такое Гучков, Милюков? Та же самая сволочь!
Вот позиция какая была!»
Тем временем состав Временного правительства пополнился новыми «социалистами» — «Известия Петроградского Совета» в номере от 6 мая поместили список, озаглавленный «Представители демократии в составе Временного правительства». Под первым номером шёл Александр Фёдорович Керенский, после фамилии которого стояло: «эсер». Пятым был указан министр почт и телеграфов Ираклий Георгиевич Церетели, «народный социалист» (так стали называть себя меньшевики-эсдеки).
Началось лето 1917 года.
Полным ходом шла работа Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства, искавшей преступления в деятельности царской власти. Секретарь комиссии Александр Блок 2 июня описал в дневнике облик бывшего командира Отдельного корпуса жандармов и товарища (заместителя) министра внутренних дел Владимира Фёдоровича Джунковского, которого тоже вызвали в Петроград на допрос:
«В.Ф.Джунковский… Теперь начальник 15-й Сибирской стрелковой дивизии. Неинтересное лицо. Голова срезана. Говорит мерно, тихо, умно. Лоб навис над глазами, усы жёсткие. Лицо очень моложавое и загорелое… Нет, лицо значительное. Честное. Глаза прямые, голубовато-серые. Опять характерная печать военного. Выражения (удрали, уйма, надуют, как стёклышко). Прекрасный русский говор».
Большевики в тот момент всюду громогласно заявляли, что они и только они отстаивают интересы народа. А сами лихорадочно готовили новый бунт, который (и это понимали все) должен был резко дестабилизировать обстановку в стране.
Выступая 4 июня на Первом съезде Советов, министр Временного правительства Ираклий Церетели сказал:
«… в России нет политической партии, которая говорила бы: дайте в наши руки власть…».
Сидевший в зале Владимир Ульянов-Ленин с места выкрикнул:
«Есть такая партия! Это партия большевиков!»
В зале разразился гомерический хохот.
Однако Ираклий Церетели ничего смешного в ленинской реплике не нашёл и в речи, произнесённой 11 июня, на полном серьёзе заявил:
«… с большевиками надо бороться не словами, не резолюциями, а надо лишить их всех имеющихся в их руках технических средств».
Однако призвать к лишению «технических средств» было легко, а вот изъять их из рук сторонников Ленина оказалось намного сложнее – за долгие годы подполья партия научилась действовать тайно. Зато своих намерений вожди РСДРП(б) не скрывали. И 16 июня «Правда» опубликовала статью Григория Зиновьева, одно название которой прямо предупреждало:
«Будет буря
Будет буря… надвигается всеочистительная гроза.
Пусть сильнее грянет буря…
Да здравствует мировая революция – освободительница народов!»
Как нетрудно заметить, Зиновьев использовал текст горьковской «Песни о Буревестнике». Но сам Алексей Максимович открыто поддерживал тогда демократическое Временное правительство и большевистский экстремизм решительно осуждал.
А как отнесся к приготовлениям большевиков Маяковский? Что известно об этом?
Во второй половине июня он вновь поехал в Москву, где 27 числа вступил в профсоюз живописцев. Художница Надежда Андреевна Удальцова вспоминала:
«На одно из заседаний являются двое: один большой, другой маленький, оба в военной форме. Это были Маяковский и Якулов… Мандаты получили оба. Маяковский много выступал на этих собраниях…
Временное правительство Керенского выпустило обращение с просьбой об общественной поддержке. Председательствующий Шабшал зачитал обращение и поставил вопрос о поддержке правительства Керенского…
Маяковский произнёс громовую речь, и резолюцию провалили».
Георгий Богданович Якулов был художником-авангардистом, в 1917 году он (как и Маяковский) служил в армии.
Что же касается выражения «Временное правительство Керенского», то Надежда Удальцова не совсем точна – в июне 1917 года Керенский был ещё военным и морским министром.
Пребывание Маяковского в Москве запечатлено и в воспоминаниях Льва Ольконицкого:
«Однажды мы возвращались, не помню, откуда, и гурьбой шли по Тверской; был четвёртый час ночи, стало совсем светло, в утренней дымке возникали силуэты вооружённых людей – ночных патрулей. Время было тревожное, лишь недавно был ликвидирован мятеж левых эсеров».
Лев Ольконицкий явно ошибся. Мятеж левых эсеров произошёл в июле 1918-го, когда Маяковский уже больше месяца жил в Петрограде. Событие, о котором идёт речь, следует отнести к июню 1917 года – время тогда тоже было «тревожное», так как большевики готовились к захвату власти, а в четвёртом часу ночи было «совсем светло». И именно тогда в Москве появился «футурист жизни», 26-летний Владимир Робертович Гольцшмидт, которого Лев Ольконицкий представил так:
««Футурист жизни» ездил по городам, произносил с эстрады слова о «солнечном быте», призывал чахлых юношей и девиц ликовать, чему-то радоваться и быть сильными, как он. В доказательство солнечного бытия он почему-то ломал о голову не очень толстые доски. Довольно красивый, развязный молодой человек, он выступал перед публикой в шёлковой розовой тунике и с золотым обручем на лбу».
И вот теперь этот Гольцшмидт и Маяковский оказались в одной компании, шедшей по Тверской улице Москвы. Продолжим рассказ Льва Ольконицкого:
«Маяковский шёл немного впереди и слушал атлетически сложенного молодого человека, называвшего себя „футуристом жизни“, – одно из тех странных явлений, которые возникали в то бурное время… Он шёл рядом с Маяковским и рассуждал вслух о своих успехах:
– Вот я всего месяц в Москве, и меня уже знают. Выступаю – сплошные овации, сотни записок, от барышень нет отбою. Как хотите – слава…
Мы спускались по Тверской: навстречу в гору поднимался красноармейский патруль – молодые и пожилые рабочие в косоворотках, пиджаках, подпоясанных пулемётными лентами, с винтовками через плечо.
Маяковский слегка отстранил «футуриста жизни», подошёл к краю тротуара и сказал, обращаясь к красноармейцам:
– Доброе утро, товарищи!
Из ряда красноармейцев ответили дружно и весело:
– Доброе утро, товарищ Маяковский!
Маяковский повернулся к "футуристу жизни "и, усмехаясь, сказал:
– Вот она слава, вот известность… Ну что ж! Кройте, молодой человек».
Ознакомительная версия.
