Здание инженерного училища, находящееся на углу улиц Рейнштайнштрассе и Цвизеелештрассе, стало всемирно знаменитым в мае 1945 года, когда в его столовой в ночь с 8 на 9 мая маршалом Г. К. Жуковым и представителями союзного верховного командования, с одной стороны, а также представителем германского верховного командования, с другой стороны, был подписан Акт о безоговорочной капитуляции германских вооруженных сил на суше, на море и в воздухе. С германской стороны, в последний раз взмахнув своим маршальским жезлом, поражение гитлеровской империи засвидетельствовал фельдмаршал Кейтель. Формально Вторая мировая война в Европе закончилась в 22 часа 43 минуты по берлинскому времени 8 мая, или в 00 часов 43 минуты по московскому. Всего-навсего двухчасовая разница во времени между берлинским и московским разделила праздник на два: в Германии и Западной Европе он отмечается 8 мая, а у нас — уже на следующий день, 9-го…
Вместе с сотрудником отдела поехали к рейхстагу. Берлинцы, в большинстве женщины, занимались разборкой развалин. Выстроившись в длинные цепочки, они передавали друг другу, укладывая в штабели или сразу в машины, обломки камней и кирпичей со словами: «Битте шён. Данке шён» (Спасибо. Пожалуйста. — Нем.). И никаких криков, споров. Лица запыленные, сумрачные, но иногда кто-то все-таки шутил, и тогда лица озарялись улыбками.
Во время бомбежек и уличных боев в руины были превращены большая часть домов и даже целые кварталы. Повсюду торчали чудом сохранившиеся стены с остатками архитектурных деталей, ребрами скелета вдруг выглядывали обгорелые стропила, или как чудо взору являлась лестничная клетка с маршем целых ступеней. Многие улицы оказались погребенными под обрушившимися зданиями и разбитой военной техникой. Можно было ехать только по пробитым советскими танками или уже расчищенным жителями проходам. Кружа по объездам, переваливаясь с боку на бок, ныряя в какие-то проломы стен, маневрируя меж висячих скрюченных металлических балок, воронок от разрывов снарядов и бомб, мы с трудом пробирались вперед. Отовсюду доносился кислый запах сгоревшего пороха и взрывчатки, бил в нос запах погребенных под обломками зданий разлагающихся трупов. На зубах хрустела носившаяся в воздухе каменная пыль. Издалека была видна длинная Аллея побед торчащими на высоких постаментах черными и позеленевшими бронзовыми фигурами одетых в монашеские мантии и рыцарские доспехи германских правителей от средневековья до наших дней, выстроившихся в две шеренги, как на параде. Строй заметно поредел: многие фигуры были сброшены взрывами, а оставшиеся основательно изуродованы осколками. На краю парка возвышалась белая, увенчанная золоченым ангелом, держащим позеленевший венок, Колонна победы, установленная в ознаменование победы над Францией в 1871 году. Ярусами до самого верха колонны в небольших нишах стояли стволы трофейных французских пушек…
Мой попутчик рассказывал о событиях первых послевоенных дней, которым он был свидетелем.
…Пробирающиеся куда-то женщины и дети с белыми повязками на рукавах, с домашней утварью, какими-то свертками, тюками и чемоданами, извлеченными из укромных мест, вели себя очень неуверенно, боязливо. В подъездах, на дверях и стенах уцелевших зданий, рекламных тумбах и неподвижных трамваях с выбитыми стеклами были в изобилии развешаны плакаты с изображением темного силуэта человека в шляпе с большими полями, который с высоты своего огромного роста грозил пальцем маленькому скрюченному обывателю: «Тыс-с-с! Молчать! Враг подслушивает!» Повсюду попадались лозунги, уверявшие немцев в том, что русские никогда не войдут в Берлин. Но на этот привычный уже элемент городского пейзажа никто не обращал внимания. Оно было приковано к свежим газетам, приказам советского военного коменданта города Берлина Героя Советского Союза генерал-полковника Николая Эрастовича Берзарина. В приказе № 1 от 28 апреля 1945 года объявлялось, что полнота власти в Берлине перешла в руки советской военной комендатуры. Мирному населению и всем военнослужащим, сдавшимся в плен, гарантировалась жизнь. А она в Берлине, можно сказать, теплилась и с каждым днем набирала силу. Около походных кухонь стояли в очередях жители города с тарелками, кастрюлями, ведерками у кого что осталось. Пожилой солдат-повар, раздавая пищу, повторял по-немецки: «Главное, закончилась война. Все будет хорошо! Все будет хорошо!» Немцы согласно кивали. Многие из них плакали, каждый, наверное, думал о своем. Двое стариков, покушав, говорили друг другу: «Это невероятно! А нам, дуракам, о русских рассказывали всякие ужасы!..»
С плаката на стене высокого здания с лукавой улыбкой смотрел на прохожих русский солдат, переобувающий сапог, а внизу была надпись: «Дойдем до Берлина!» Но и этот плакат был уже «вчерашним днем». До Берлина дошли. Дожили. Теперь нужно было жить дальше.
Не прошло и недели с момента, как окончились бои, а на улицах Берлина под руководством военных инженеров и техников наводился порядок. Военнопленные и жители города уже расчищали трамвайные пути. Велико было желание горожан наладить скорее работу метро. На перекрестках были установлены указатели, написанные на русском языке. Девушки-регулировщицы в накинутых на плечи плащ-палатках и с автоматами через плечо флажками управляли движением, лихо козыряя проезжавшим советским офицерам.
Тогда казалось, что надписи только на русском языке — это нормально, ведь немцы и так знают, где какая улица. Сейчас понимаю, что надо было писать на двух… Не по злобе, а по недомыслию на одном языке было писано, но во взаимоотношениях наций, как, впрочем, и вообще людей, мелочей нет. В том, что даже восточные немцы сейчас так обидно отшатнулись от нас, русских, думаю, сыграли роль и те давние «мелочи» Хотя обида их гораздо глубже наше, вернее, наших вождей предательство. Но об этом разговор позже.
Мы остановились, и я спросил у одного старика, помогающего разбирать завал:
— Как дела?
— Трудно, но самое главное — народ жив и нет войны, светит солнце. Все будет в конце концов отстроено! — ответил он.
Несмотря на такие ужасные разрушения, в ряде районов города сохранились почти полностью целые кварталы многоэтажных домов… Мой сопровождающий, участник боев в Берлине, рассказывал о тех днях… Трудно было поверить, что в это время в Германии цвели яблони, пахло сиренью, зеленела трава, а небо было голубым и высоким. Там, где война прошла стороной, все напоминало о покое, благополучии. А здесь, в Берлине, тогда была только война. Гвардейские и ударные части ломали ожесточенное сопротивление последних батальонов Гитлера. Танки, пехота рвались вперед, артиллерия била прямой наводкой: истребители, бомбардировщики, штурмовики летали над городом с рассвета до позднего вечера. Войска овладели Александер-платц, дворцом кайзера Вильгельма, ратушей, окружили имперскую канцелярию, где, по данным разведки, находился сам фюрер. Берлин корчился в агонии. В городе было невозможно дышать от дыма пожарищ. На многих домах в этих кварталах с балконов и окон свешивались, как белые флаги капитуляции, простыни, полотенца, разорванные белые рубашки и белоснежные манишки, накрахмаленные скатерти и детские пеленки. Старики и беспомощные инвалиды, женщины и дети, дрожа от холода и страха, в бомбоубежищах покорно ждали своей участи, не имея самого насущного: хлеба и чистого воздуха, питьевой воды и дневного света. Кому не хватало мужества и сил, сходили с ума или добровольно расставались с жизнью.
