нечто ужасное: голова в оплавленном противогазе…
Фашист издавал какие-то звериные вопли, крики раненого слона или что-то похожее. Искаженные звуки с хрипом доносились из раструба немецкого противогаза, бак с угольным фильтром у которого был оторван. На шее у обожженного болтался немецкий шмайсер. Брезентовая плащ-палатка с капюшоном представляла из себя дымящиеся лохмотья. Судя по тому, как обгорел противогаз, атакующий видел лишь одним глазом. Именно поэтому голова его повернулась набок, как у разглядывающей что-то птицы. Дымящийся силуэт чернел посреди залитой лунным светом лужайки.
Иван с последним мальчишкой на руках ввалился в помещение трапезной и упал, изнемогая, на пол. Закрыть на засов дубовую дверь уже не успел.
Команду «Ложись!» перекрыла автоматная очередь. Затем еще одна, и еще. Посыпались стекла, брызнула фонтанчиками пыли штукатурка, разлетелись щепками доски входной двери. Черный силуэт в дымящихся лохмотьях вырос в дверях трапезной.
Где же Сергеич, почему не стреляет?
И тут выяснилось еще кое-что. Таща мальчишку-юнармейца, Иван неудачно упал на пол. В правой руке пульсировала боль. Не сломал ли? «Ничего, мы и левой сможем! Добьем фашиста из того же оружия!» И подросток извлек спасительную ракетницу.
Правда, левая рука, и без того слабая, дрожала. А правая не подчинялась. Он опаздывал. Враг вот-вот сменит магазин, и тогда пощады не жди…
И тут грохнул одиночный выстрел. Сергеич? Из браунинга? Ванька тоже нажал на спусковой крючок. Ракета, оставляя сноп искр и шипя, прошла рядом с головой противника. Эх, мимо! Зато выстрел Сергеича достиг цели: двухметровый гигант продолжал стрелять из своего автомата, но был уже мертв. На сей раз по-настоящему мертв.
Когда все стихло, когда мертвец рухнул, а пыль осела, Иван, опираясь левой рукой о пол, подполз к стене. Мальчишки, которые пришли в себя, стали пробираться, кто ползком, кто на четвереньках, к выходу. И тут в дверях возник военрук с пистолетом. В другой руке он держал карманный фонарик.
– Савушкин, потери среди личного состава имеются?
– Никак нет, товарищ военрук, – постарался бодро ответить Иван. – Вроде все живы.
– А что тогда лежишь?
– Немного руку повредил. То ли вывих, то ли перелом, не знаю.
– Тогда лежи. Сейчас что-нибудь придумаю.
И капитан-отставник придумал. В армейском своем вещмешке он нашел медицинский бинт. Спустя четверть часа боец Иван с прибинтованной к руке шиной и перевязью вокруг шеи стоял у трупа врага и обсуждал с Сергеичем ночные приключения.
Юнармейцы, окружив старших, жадно ловили каждое слово.
– Я так думаю, – рассуждал военрук, – этого типа фашисты не зря здесь оставили. Да еще с оружием, противогазом и баллоном с каким-то газом. Что-то он здесь охраняет! Надо завтра с утра как следует весь монастырь обследовать, глядишь, разгадаем мы этот ребус.
– Товарищ военрук, а мне кажется, всё дело в пруде. Там какая-то загадка. Пруд этот ненастоящий. Очень правильный, ровный, и вода там будто из крана – чистая.
– И что же? Для чего его устроили? Что там, в глубине?
– Постирушку завтра затеем, – предложил Иван, – а там и посмотрим.
– У меня другой вопрос, – сказал военрук. – Что с мертвым фашистом делать? Могилу ему рыть? Но это ж, так сказать, доказательство!
– В подвал его, – предложил Иван. – Там монахи ледник сделали. Ему уж лет двести, наверное. Они там мясо хранили, чтобы не испортилось во время поста. Вот этого зверя туда и утащим. Пускай полежит до приезда кого следует. Я знаю, товарищ военрук, кто партизан предал и как они все погибли. Там, в подвале, партизаны до сих пор прикованы к стенам. Вернее, то, что от них осталось. Василия Портнова фашисты к кресту прибили…
– Ох, Савушкин, нет в подвале никого. Небось, опять твоя буйная фантазия разыгралась?
– Пойдемте!
Все, кто мог идти, спустились в подвал. К своему великому удивлению, Иван не увидел ни останков красноармейцев, прикованных цепями к стенам, ни креста на стене.
– Фантазер ты, Савушкин! Тебе бы сказки да истории сочинять.
На следующий день, купаясь в пруду, один из мальчишек наткнулся на медный вентиль в твёрдом дне. Позвав на подмогу парнишку посильнее, он сумел отвинтить эту штуку.
Сергеич очень удивился, когда вода ушла внутрь, обнажив ровную бетонированную площадку. (Позднее специалисты выяснили, что площадка предназначалась для установки секретного оружия Гитлера.)
Иван, стоявший на берегу с забинтованной рукой, усмехнулся.
– Ну что, товарищ военрук, кто вчера про сочинение сказок говорил?
1
Вы учились в московской средней школе №138 Ворошиловского района? О, тогда вам здорово повезло! Эти годы никогда не выветрятся из памяти.
Сто тридцать восьмая школа Ворошиловского района города Москвы имела нечто вроде особого статуса. Она служила венцом демократии и либерализма в окружении диктатуры победившего пролетариата. Сюда стекались все, так сказать, сливки, изгнанные из более благополучных школ. Ученики 138-й гордились тем, что они другие, «неблагополучные».
Нам, ученикам, разрешалось даже курить на переменках.
Я прекрасно помню эту вольность. Курили мы на пятом этаже.
А ещё мы носили длинные волосы а-ля «Битлз». И по праву: именно в сто тридцать восьмой устраивались конкурсы школьных вокально-инструментальных ансамблей. Эти творческие состязания гремели на всю Москву. Конкурсы проводились, что называется, по высшему разряду: печатались специальные пригласительные билеты с подписью директора школы и даже с печатью. Такими билетами в качестве поощрения одарялись активисты и отличники. Остальные же ученики (вроде меня), троечники, двоечники и прочие лодыри, а также ребята из соседних школ проникали на конкурс ансамблей, влезая по водосточной трубе в окно женского туалета на третьем этаже. Затем, отряхнувшись, расчесавшись, безбилетники поднимались на пятый этаж и с важным видом входили в актовый зал. Там уже звучали электрогитары. И мы, тайным путём проникшие на территорию музыкального действа, своей невозмутимостью показывали, что благополучно миновали комсомольский кордон на входе в школу и находимся в зале на законном основании…
Директором школы была Шанцева Софья Николаевна – коммунистка до мозга костей и вместе с тем шикарная блондинка с «бабеттой» на голове. Ходила она в мини-юбке («мини» до неприличия!), без конца курила. Ведя уроки литературы, рассказывала не только о Достоевском, Толстом и поэтах, но и об ужасах царской России, о голодавших рабочих, о бедственном положении женщин, вынужденных продавать себя в публичных домах, чтобы прокормить семьи. Учительница входила в раж: забываясь, могла запросто сесть на парту в первом ряду. И не просто сесть: в руке она держала сигарету, правда, незажженную, и закидывала ногу на ногу, демонстрируя ученикам белизну нижнего белья. Последнее приводило в неописуемый восторг
