прихода Джерард Шарп, прошла в полном соответствии с его письменными пожеланиями. Это было событие, достойное главы государства - действительно, присутствовало немалое количество высокопоставленных лиц и министров кабинета министров, - и служба транслировалась в прямом эфире по национальному телевидению. Хотя церковь была слишком мала, чтобы вместить всех скорбящих (она вмещала всего 200 человек), шатер на территории церкви был рассчитан на большое количество людей, пришедших выразить свое почтение. Оппенгеймер был одним из "дорогих сыновей Южной Африки", - провозгласил Ндунгане в своей надгробной речи. Он использовал любую возможность, чтобы осудить Национальную партию и ее несправедливую политику, и "неустанно работал", чтобы создать лучшую страну для всех ее жителей. Многие из его ценностей являются краеугольными камнями, на которых стоит наша новая демократия", - подтвердил архиепископ.⁵⁸
Это сообщение повторялось снова и снова в течение последующих недель, когда в адрес Оппенгеймера посыпались поздравления. Наследник, ученик, магнат, монарх: Оппенгеймер за свою жизнь успел побывать во всех этих образах, но золотой нитью - или так утверждали его панегиристы - была его приверженность демократии и развитию Южной Африки. Мандела заметил, что в преамбуле Конституции говорится о почитании тех, кто страдал за справедливость и свободу, и об уважении к тем, кто трудился "для строительства и развития нашей страны". "Среди последних, - продолжил он, - главное место должны занимать Гарри Оппенгеймер и его семья"⁵⁹ Это было признание заслуг не только ушедших, но и династии. Мбеки, ныне президент страны, прославил ХФО как пионера расового примирения - основы конституционной демократии Радужной страны. В ведущих мировых газетах восхвалялась и подробно описывалась история противостояния Оппенгеймера апартеиду. JDF Джонс, журналист, который в свое время обсуждал с HFO возможность написания его биографии, написал в Financial Times, что Оппенгеймер был "редкой и увлекательной фигурой", "могущественным магнатом, в жизни которого доминировала борьба с правым правительством его собственной страны".⁶⁰ Он был "Рэндлордом, который противостоял системе". В газете "Нью-Йорк таймс" некролог Оппенгеймера Мэрилин Бергер описала его как человека, который использовал свое огромное богатство и значительное влияние в "борьбе против апартеида".⁶¹
Разумеется, были и несогласные. В газете The Guardian Дэвид Паллистер, исследователь империи Оппенгеймера, утверждал, что, хотя HFO долгое время превозносили на Западе как исключительный маяк реформ, его обширные деловые интересы, тем не менее, "подпитывали экономический двигатель" правления белого меньшинства.⁶² А в южноафриканской прессе страницы мнений пестрели противоречивыми мнениями о наследии Оппенгеймера. Один из авторов, Мзимкулу Малунга, сравнил "тихую дипломатию" Оппенгеймера в отношении апартеида с тем, как Мбеки в последнее время уговаривает Мугабе. "Удивительно, что Оппенгеймера хвалят за его тихие советы режиму, настолько жестокому, что его невозможно адекватно объяснить словами", - протестует Малунга.⁶³ Тем временем левые критики HFO высказывали все старые претензии, хотя их возражения теперь были сдержаны более тщательной оценкой действий промышленника. Дункан Иннес, противник Anglo, "безоговорочно" воздал должное HFO за его "возвышенную роль" в качестве бизнес-лидера, его филантропические завещания и вклад в либеральную политику. Но он предостерег от обеления наследия Бриллиантового короля. В историческом балансе HFO гораздо меньше ясности, сказал Иннес, чем в том, насколько Anglo и De Beers выиграли от системы, и достаточно ли Оппенгеймер сделал, чтобы использовать свою власть и ресурсы для "свержения апартеида".⁶⁴ Эдди Вебстер скрестил шпаги с Оппенгеймером во время катастрофы Western Deep Levels в 1973 году. Теперь он признал, что он и многие его "коллеги-левые интеллектуалы" придерживались "слишком упрощенного понимания" отношений между апартеидом и бизнесом. Экономические издержки старого расового порядка были велики, признает социолог, и левые переоценили силу бизнеса в демонтаже институционального аппарата апартеида. Тем не менее, предупреждает Уэбстер, в прошлом существовала тенденция демонизировать Оппенгеймера; теперь маятник может качнуться в сторону очернения его памяти. В основе наследия Оппенгеймера, напомнил Уэбстер, лежит парадокс, несоответствие, которое лежит в основе южноафриканского либерализма. Ярко выраженные противники системы апартеида, либералы были бенефициарами этой самой системы"⁶⁵.
Этот аргумент был выдвинут Стивом Бико и Движением за сознание чернокожих в 1970-х годах, а также многими другими, как до, так и после них. Оппенгеймер с готовностью уступил бы. Он был белым либералом с определенными взглядами. Хотя в южноафриканском контексте он мог казаться либералом, не раз заявлял HFO, на самом деле он был "просто старомодным консерватором".⁶⁶ От его слишком долгой привязанности к квалифицированной франшизе до роли его компаний в системе трудовых мигрантов и всех сопутствующих ей социальных несправедливостей, отстаивание либерализма Оппенгеймером характеризовалось двусмысленностью и противоречивостью, ошибочностью и несовершенством. В конце концов, он был всего лишь человеком, человеком своего времени, даже если другие современные либералы могли видеть дальше, чем он. Однако если в непростом вопросе оценки наследия другого человека биограф должен взвесить все "за" и "против" своего подопечного, то представляется оправданным утверждать, что Оппенгеймер продвинул свою страну вперед, от мрака апартеида к рассвету нерасовой демократии. Его индивидуальная и корпоративная филантропия, его поддержка прав черных профсоюзов, его роль в Urban Foundation и реформистских инициативах 1980-х годов, его усилия во время перехода к демократическому правлению - все эти факторы подкрепляют доводы. Без него и династии, которую его отец создал в Кимберли, развитие Южной Африки как современной индустриальной экономики могло бы пойти по совершенно иному, менее успешному пути. Возможно, у страны никогда не было бы возможности иметь жизнеспособную оппозицию в парламенте, а органы общественной жизни (такие как пресса и университеты), наряду с многочисленными бенефициарами Фонда председателя, были бы лишены либерализма и щедрости Оппенгеймера.
В конечном счете Гарри Оппенгеймер был человеком, который вышел за пределы частной политической арены своей страны и корпоративной сферы, чтобы стать значимой фигурой на мировой арене. Будучи гораздо большим интернационалистом, чем его отец, он расширил сферу влияния Anglo и владения De Beers. Во время правления HFO империя Оппенгеймера охватила весь земной шар. В Южной Африке компания Anglo полностью доминировала в экономике. При всех ограничениях его либерализма - а их было немало - Оппенгеймер внес жизненно важный вклад в политический и экономический прогресс в стране, зажатой соперничающими расовыми национализмами. Он был просвещенным защитником демократии и развития в нации, всегда обращенной внутрь себя, вечно смотрящей в прошлое. В этом смысле эпитет "деловой государственный деятель" был вполне заслужен. А что же династия Оппенгеймеров? Накануне панихиды по HFO Бриджет подняла руку Ники в гостиной Брентерста и представила его собравшимся гостям в качестве нового шеф-повара семьи. Однако теперь Англо-Америка навсегда осталась за пределами их с Джонатаном власти, и казалось, что судьба семьи находится на грани между привычным и неизвестным. Возможно, HFO утешился
