Присутствовавшие заулыбались. Домбровский разинул рот. После этого я прочел некоторые письма Цицерона, в которых тот торопит знакомых с изданием поэмы Лукреция. Ничего этого мичуринец в филологии не знал. О. И. Севастьянова зааплодировала. Я внес предложение считать вопрос исчерпанным, критику Домбровским статьи Н. А. Машкина необоснованной. Разумеется, меня поддержали. На следующий день я стал героем среди историков древности. Факт изгнания Перегудова стал всеобщим достоянием. Члены Сектора Древней Истории пожимали мне руку. С. Л. Утченко хвалил меня за решительные действия. Меня сравнивали с братьями Гракхами и Брутом. А я понял для себя: можно выгнать и Перегудова, если не испугаться. Этого принципа я придерживался всю жизнью. Никогда не проявлял ни драчливости, ни агрессивности. Но в нужных случаях всегда верно выбирал честную позицию. Жизнь моя тому свидетельство.
В конце 1951 года открылась экономическая дискуссия, связанная с подготовкой нового учебника по политический экономии. Дискуссия шла при закрытых дверях. Кое-что до меня доходило через доцента экономиста Димитрия Васильевича Моргунов, работавшего в одном из московских вузов. Это был отец моего сверстника Васи Моргунова, погибшего на войне. Дмитрий Васильевич занимал со своей дочерью Таней второю половину дома 22 по улице Левитана. Он знал меня с детских лет, относился ко мне очень хорошо, любил за старую дружбу с Васей. Он-то и передавал кое-какие слухи о дискуссии. Говорил, что ожидается выступление на ней И. В. Сталина. От него ждали ответов на все наиболее сложные вопросы. Утченко, опираясь на слухи из кулуаров дискуссии, предполагал, что будет пересмотрено положение о революции рабов. Сталин на дискуссии не выступил. Вместо этого он написал для ее участников «Замечания по экономическим вопросам, связанным с ноябрьской дискуссией 1951 года». Почему-то эти замечания первоначально хранились в тайне. Очень узкий круг людей, такой узкий, что все поместились в небольшой комнате партбюро факультета, ознакомили с «Замечаниями». В числе приглашенных находился и я. Один из присутствующих читал, а мы, затаив дыхание, слушали. Я, как и все, записывал, хотя нас предупредили, что ссылаться на эту сталинскую работу нельзя. После чтения я привел записи в порядок, пучилось нечто стройное, но разочаровавшее. Ожидали открытий, разъяснений всех проблем. Открытий не было, а проблема революции рабов не затрагивалась.
В начале 1952 года сталинские высказывания по экономическим вопросам стали публиковаться в газетах, а затем их издали отдельной брошюрой под названием «Экономические проблемы социализма в СССР». Сюда входили и ответы Сталина на некоторые вопросы экономистов. Как эта работа была воспринята? Началась настоящая свистопляска. В богатом русском языке не находилось слов для выражения всеобщего восторга по поводу «Экономических проблем…». Для преподавателей и аспирантов Университета объявили курс лекций по «Экономическим проблемам социализма». Выступил профессор Гак. Он читал нам в свое время исторический материализм. Профессора Гака мы называли «вещью в себе». Дело в том, что этот маленький пожилой человек говорил слабым голосом, так что слушать его можно было только с первых рядов аудитории. Лекции его сводились к комментированию некоторых положений Сталина из 4-ой главы «Краткого курса истории ВКП(б)». Он разбавлял водичкой сталинские формулировки. Теперь его лекции сводились к следующему: он провозглашал цитату, говорил о ее гениальности, а потом разоблачал собственные заблуждения в вопросах философии. Почему пришлось говорить об этих ошибках и в чем их суть?
Известно, что ни одно положение, касавшееся общественной науки, не получало права на существование без сталинского благословения. Так у нас испокон веков говорилось, что Советское государство может коренным образом влиять на экономические законы, что в нем преобразуется закон стоимости и т. д. Все это было общепризнанным. В 50-х гг. даже слепому стало видно, что закон диалектики «выше яиц не прыгнешь» даже в социалистическом обществе не преобразуется. Наша экономика не развивалась со скоростью прямо пропорциональной болтовне о ее успехах. Вот теперь Сталин написал: «Некоторые товарищи отрицают объективный характер законов науки, особенно законов политической экономии при социализме. Они считают, что ввиду особой роли, предоставленной историей Советскому государству, его руководители могут отменить существующие законы политической экономии, могут “сформировать” новые законы, “создать” новые законы. Эти товарищи глубоко заблуждаются». Так вот, теперь Гак и другие философы и экономисты оказались в числе заблуждавшихся. Теперь их поправил товарищ Сталин, и они из кожи вон лезли, доказывая, что они, наконец, исцелились от недуга заблуждений. Как и обычно, Сталин шел на поразительное лицемерие. В ошибках обвинялась ученая килька. Отец-кашалот всплывал в самый нужный момент с поправками. Прием не поражал новизной. Виталий и я довольно легко разобрались в этом и посмеялись. Кроме нас, разумеется, находились и другие разумные лица, но делиться мыслями на сей счет не следовало. Правда, с С. Л. Утченко я говорил откровенно. Виталий и я посмеялись еще вот чему: вопрос о характере экономических законов при социализме рассматривался на примерах, которые умилили бы пятиклассника. Так, Сталин говорил, что люди, познав законы природы, могут использовать их себе на пользу. Он писал: «В древнюю эпоху разлив больших рек, наводнения, уничтожение в связи с этим жилищ и посевов, считалось неотвратимым бедствием, против которого люди были бессильны. Однако с течением времени, с развитием человеческих знаний, когда люди научились строить плотины и гидростанции, оказалось возможным отвратить от общества бедствия наводнений, казавшихся раньше неотвратимыми. Более того, люди научились обуздывать разрушительные силы природы, так сказать, оседлать их, обратить силу воды на пользу общества и использовать ее для орошения, полей для получения энергии». В таком эпическом тоне велось повествование. В конце раздела И. В. Сталин признавался, что ничего нового он не сказал. Однако все это нужно для «молодых кадров», которые горят желанием помочь старому руководству, но «не имеют достаточного марксистского воспитания, не знают многих, нам хорошо известных истин и вынуждены бродить в потемках». Сталин спрашивал: «Как нам быть с этими товарищами!» И отвечал: «Я думаю, что систематическое повторение так называемых “общеизвестных” истин, терпеливое их разъяснение является одним из лучших средств марксистского воспитания этих товарищей». Виталий и я, по вполне понятным причинам, имели все основания считать себя молодыми кадрами, значит вся эта мудрость, основанная на эмпирическом материале из популярней песенки о том, что «без воды ни туды и ни сюды», предназначалась для нас. Однако, какое же невероятно извращенное представление имел о нас и наших возможностях гениальный автор!? Ведь мы читали «Капитал», «Анти-Дюринга», «Диалектику природы», «Материализм и эмпириокритицизм» и многое другое. А нам теперь подсовывали суждение об объективности законов природы, достойное водовоза из кинофильма «Волга-Волга»! Все в этом суждении (применительно к обществу) спутано. Вождь и учитель
