Только когда над деревом пролетели два розовых голубя и Джеральд поднял бинокль, чтобы как следует разглядеть их, эти любопытные крошки наконец-то взлетели. Первый голубь уселся на дерево рядом с Джеральдом, и тот смог его поймать при помощи специальной сети.
«Я осторожно держал птицу в ладонях. Голубь лежал спокойно, не двигаясь, часто моргая от удивления. Это была совершенно замечательная птица. Глядя на нее, ощущая под пальцами шелк ее перьев, ощущая частое сердцебиение, я испытывал глубокую печаль. В моих руках сидел один из тридцати трех уцелевших розовых голубей на Земле. От бесчисленных стай, затмевавших небо, остались лишь тридцать три голубя. Когда-то здесь оставалось и тридцать дронтов, безвредных нелетающих птиц, которые исчезли с лица земли из-за глупости и беззаботности человека, истребленные кошками, собаками и обезьянами. Эти птицы исчезли навсегда, потому что никто не позаботился о них и не предоставил им убежища, где они могли бы спокойно жить и размножаться. Но хотя бы розовым голубям мы могли еще помочь».
Правда, Джеральд заметил, что розовый голубь и сам не слишком-то много думает о продолжении рода. Удобно устроившись на конце ветки, он вполне может отложить яйцо в пустоту.
Следующим пунктом программы был Круглый остров, лежащий в четырнадцати милях к северо-востоку от Маврикия. Площадь его не более 375 акров, но на этой довольно скромной территории встречается огромное множество совершенно уникальных растений и животных, в том числе восемь видов местных рептилий, шесть из которых находятся под угрозой уничтожения (два вида гекконов, два вида сцинков и два вида змей); не менее десяти видов редчайших растений, причем шесть из них являются эндемиками. К тому же на Круглом острове гнездится редчайший вид буревестников. «На каждом акре этого вулканического острова, — писал Джеральд, — можно встретить больше уникальных, редчайших животных и растений, чем в любом другом уголке земного шара». Завезенные человеком козы и кролики нарушили равновесие природы, пожрали растительность и подрыли корни. Девственным лесам был нанесен непоправимый ущерб. Редкие пальмы и деревья твердых пород, в частности черное дерево, были уничтожены навсегда. Круглый остров напоминал безжизненную лунную поверхность. Следом за растительностью исчезли насекомые. Ящерицы и змеи лишились источника пищи и тоже вымерли. Правительство Маврикия осознало опасность и приняло меры по сокращению численности коз, отстрелу кроликов и восстановлению растительности на острове, хотя сделано было очень немного.
Но Джеральд был в восторге. «Теперь совершенно ясно, что через тридцать-сорок лет, — писал он, — Круглый остров станет самым замечательным примером охраны и восстановления окружающей среды на практике, хотя всего несколько лет назад он являл собой безжизненную пустыню». Экспедиции Даррелла дали разрешение вывезти в Джерсийский зоопарк редких животных. Через четыре дня Джеральд покинул Круглый остров, увозя с собой несколько пар гекконов и сцинков.
Поездка на Родригес заняла больше времени. Этот сухой, пыльный остров лежал в 350 милях к востоку от Маврикия. Родригес когда-то был местом обитания гигантских черепах и странной одинокой птицы пустынника, но оба вида были безжалостно истреблены французскими поселенцами еще в восемнадцатом веке. Джеральд с Джоном хотели ознакомиться с состоянием популяции золотых крыланов. Этих летучих мышей сохранилось всего 120—130 особей. Даррелл хотел отловить несколько пар, чтобы создать жизнеспособные колонии на Джерси и на Маврикии. Мышей ловили с помощью специальных сетей, дымовых костров и подгнивших фруктов.
Джунгли Родригеса ночью — не место для слабонервных. Москиты чуть ли не до костей обглодали Джеральда и его спутников, а внезапно пошедший тропический ливень не оставил на них сухой нитки. Местные жители соорудили им шляпы из банановых листьев, но на листья набросились крупные местные улитки и почти полностью их сожрали. Все же считать неудачной эту поездку было нельзя. Экспедиция вернулась на Маврикий с восемнадцатью крыланами.
На Маврикии Джеральда поселили в роскошном отеле, раскинувшемся под пальмами на белоснежном пляже. От открытого океана лагуну отделял небольшой коралловый риф. Этот риф стал для Джеральда настоящим открытием. Перед ним предстал совершенно иной мир. «Под водой ты превращаешься в коршуна, — писал он. — Ты паришь над лесами, горами и песчаными пустынями этой океанской вселенной. Ты чувствуешь себя Икаром». Маврикий показался Джеральду раем на Земле, он надеялся, что правительству достанет ума объявить эти рифы национальным морским парком, как это уже сделали Танзания и Сейшельские острова. Накануне отъезда Джеральд плавал на рифе. Его окружали огромные стаи рыб, под ним раскинулся настоящий подводный сад.
«Я плавал с рыбами примерно полчаса. Это было незабываемо: то мне казалось, что подо мной весенний лес, шелестящий листьями, а через мгновение я видел ярко-синее средиземноморское небо, каким-то чудом перенесенное в океан. Неподалеку я заметил небольшое коралловое деревце, на котором не было ни морских ежей, ни рыб-скорпионов, и уселся на него. Я снял маску. На горизонте возвышались снежные горы Маврикия. Почти до самой вершины их укутывали зеленые леса, и лишь на макушке красовалась белоснежная шапка. Между мной и горами в небе дрожали пять радуг. Я решил, что Маврикий — это совершенно замечательное место».
Вернувшись на Джерси, Джеральд обнаружил, что Джеки собрала свои вещи и уехала. По взаимному согласию она забрала их «Мерседес». В мае состоялась их последняя встреча.
«Мы встретились в Борнмуте, — вспоминала Джеки. — Это была полунейтральная территория. К этому моменту мне удалось успокоиться и взять себя в руки. Я была поражена тем, что и Джерри отлично владел собой. Я сказала ему, что не собираюсь возвращаться, но он не захотел согласиться с моим решением. Он сказал, что сожалеет о своем поведении, и пообещал, если я вернусь, взять меня с собой в Россию или в любую другую страну, куда я захочу. Он настаивал, чтобы я еще пару дней подумала обо всем, что я и сделала. За это время я успела посоветоваться с адвокатом, потому что хотя Джеральд и говорил, что все имущество будет разделено между нами поровну, письменного подтверждения его слов у меня не было. Когда Джерри понял бы, что я действительно не собираюсь возвращаться, он мог оказаться не столь щедрым. Из офиса моего адвоката я позвонила ему и сообщила, что окончательно решила уйти от него. Джерри взорвался. На этот раз ему не удалось совладать с собой, и он дал волю языку».
Впереди были четыре года ссор и горечи. Разрыв был полным. Джеки больше никогда не встречалась с Джеральдом, им нечего было сказать друг другу. Хотя Джеральд продолжал активно работать в своем зоопарке, его жизнь стала совершенно иной, он был в ужасном состоянии. Джеки чувствовала себя как в ссылке. Ей тоже пришлось нелегко. «Я никогда не забуду это мучительное для меня время, — вспоминала она. — На меня обрушился такой стресс, Джерри оказался таким мстительным, что от нервного срыва меня уберегла только поддержка близких друзей».
