Опечаленные сотрудники Потемкина, теряющиеся в догадках о своей дальнейшей судьбе после смерти фаворита, поспешили разобрать вещи покойного. Самое важное и секретное — личные бумаги светлейшего, среди которых были и интимные письма государыни, собрал B.C. Попов. Они были «заперты в особый ящик, а ключ спрятан» и тотчас же отправлены в столицу. Уже 4 ноября 1791 г. Екатерина сообщила B.C. Попову о получении «возвращенных писем» и просила его, как только появится возможность, «возвратиться ко мне». Здесь же она поспешила успокоить служащих покойного Потемкина и распорядилась Попову: «Обнадежьте оставшихся после него, кои под его руководством при особе его мне служили, чтоб они уверены были в моем к ним благоволении и пришлите мне список штата его и иным при нем собственно трудившимся».
Были обеспокоены своей судьбой и многочисленные родственники Потемкина: с его смертью, как нередко бывало в истории, могла прекратиться и милость императрицы. Однако письма с соболезнованиями и подтверждениями своего расположения и покровительства были посланы Екатериной к графу А.Н. Самойлову, графине А.В. Браницкой, братьям Павлу и Михаилу Потемкиным. 6 декабря Михаил Сергеевич Потемкин, дальний родственник и муж племянницы Потемкина, писал императрице, что «племянникам и родственникам князя объявил благоволение Вашего императорского величества за их расположение оказать ревность к службе Вашего императорского величества, за что приносим всеподданнейше благодарность, удостоверяя, что мы беспрерывно желаем жертвовать нашею жизнею высокой благодетельницы нашего дома и паки всеусерднейшую приносит нашу благодарность, что милость Вашего императорского величества не угасаема к имени князя Григорья Александровича, а по нем и к присвоенных к нему». Здесь же М.С. Потемкин сообщает о письмах Екатерины, найденных при разборе «гардероба» князя, которые он собирается доставить в Петербург и передать лично.
Все родственники Потемкина с надеждой устремили свои взоры к императрице, желая сохранить ее расположение в память о заслугах Потемкина. 3 ноября из Неаполя Екатерина Скавронская, так и не увидевшая дядюшку перед кончиной, писала Екатерине II о своем горе. «Преставился отец мой, — обращалась к государыне как к нежной и заботливой матери племянница Потемкина, — и я утопаю в слезах горести. Едва получила я от его наполненное ласк письмо, в котором он изъяснял крайнее свое желание видеть меня, услышала неблагополучнейшую весть о кончине его. Сим неожидаемым ударом поражена, боюсь представить себе всю великость потери моей. Я привыкла из малолетства все мое щастие полагать в нем, и он утверждал меня в том безпрестанным своим об оном радением. Вашему величеству известны были его отеческие ко мне расположения, и сие делало меня достойною высочайших Ваших ка мне милостей. Припадаю к стопам Вашего императорского величества и, с глубочайшим почтением касаясь оных, прошу о продолжении покровительства Вашего. Одно сие может быть мне утешением в настоящем моем сиротстве».
Императрица искренне сочувствовала и сопереживала осиротевшим племянникам и племянницам Потемкина, в своих письмах она была откровенна и без стеснения говорила, что горе и печаль объединяют ее с родными светлейшего. Всем им Екатерина обещала продолжить опеку князя и свое покровительство, что и исполняла до конца жизни. «Александр Николаевич, — писала государыня генерал-прокурору Сената и племяннику Потемкина Самойлову 17 ноября 1791 г. — Письмо Ваше от 15 октября (прошло только несколько дней после похорон князя. — Н.Б.) до рук моих доставлено, из которого вижу, что при глубокой печали Вы находитеся и нездоровы еще, и что усердие Ваше и упование на меня, преодолевая то и другое, готово на всякое служение. Сие расположение вижу я с удовольствием, о печали же распространяться никак не могу по великой моей чувствительности».
К Александре Браницкой, на руках которой умер любимый Екатерины, императрица была особо внимательна. Ей тоже предназначалось письмо государыни с утешением и заботой: «Графиня Александра Васильевна! Разделяя с Вами общую нашу горесть, прошу Вас несумненную надежду положить сначала на Бога, потом увериться, что я непременно, пока жива буду, пребуду к Вам отлично доброжелательна».
Императрица приказала доставить в Херсон и набальзамировать бренные останки своего верного друга. 23 ноября 1791 г. гроб поставили в склепе еще недостроенной и неосвященной церкви Св. Екатерины, предполагая в дальнейшем соорудить над ним монумент из екатеринославского мрамора. Здесь же находилась и богато украшенная икона Спасителя, ею в 1774 г. императрица благословила Потемкина на новороссийское генерал-губернаторство, но в 1793 г. ее вытребовал племянник князя граф Александр Самойлов. Вокруг церкви уже покоились многие преданные и способные сотрудники Потемкина: строитель Херсона полковник Корсаков, генерал артиллерии барон Меллер-Закомельский, бывший господарь молдавский Эммануил Россет, генерал Максимович, полковник войска Донского Мыртынович, и, наконец, брат великой княгини Марии Федоровны — принц Карл Александр Вюртембергский.
При совершении последнего надгробного пения «В бозе почившему светлейшему князю Григорию Александровичу Потемкину-Таврическому» епископ Феодосийский и Мариупольский Моисей произнес проникновенную речь о великих достоинствах и заслугах светлейшего перед Отечеством и престолом. Современники прекрасно понимали, личность какого масштаба они потеряли, свидетелями чьей кончины стали. Многие, слушая проникновенные слова епископа, не скрывали слез и про себя повторяли слова «последнего целования»:
«Приспело плачевное время предати земли тело светлейшего князя Григория Александровича, мужа по всем отношениям безпримерного; тело, оплаканное жертвенными слезами по всем градам, селам и весям, разделяющим путь от столицы древней Дакии до Херсониса Таврического. Мы знаем, что оно земля, и всегда долженствовало возвратиться в место свое, однако жаль и с сею землею разстаться: ибо оно обносило в себе чрез пятьдесят два лета драгоценнейшую россиянам душу.
Любезен бывает нам тот дом, в котором обитал наш друг или благодетель; важен ковчег, сохранявший какое-либо изящное сокровище: равным образом любезно и тело, носившее в себе отличную душу.
Кто же между россиянами был светлейший? Князь Григорий Александрович. Ах! Сколь многия и сколь прочим невместительныя стяжал он своими добродетелями себе титлы! Он был верной сын церкви, велилепное украшение Отечества, усердный страж монаршего престола, едва где-либо в бытописаниях сретаемый герой, всюду победоносец, неимоверный возродитель градов, искусный создатель флотов, удивление Европы.
