ДРУЖЕСКАЯ ТРАПЕЗА
В октябре 1846 года в Висбадене и в январе 1847 года у себя дома на улице Басс Бальзак, которому все никак не удавалось жениться, присутствовал на свадьбе и разделял мечты о свадьбе.
«Мы все хоть один раз в жизни присутствовали на свадебном балу. Каждый может обратиться к своим воспоминаниям и улыбнуться», — писал Бальзак.
Итак, 13 октября 1846 года в Висбадене сыграли свадьбу Георга и Анны Мнишек. Бальзаку эта свадьба врезалась в память своим изобильным, патологическим, грубым обжорством. Переболев гепатитом, он часто теперь довольствовался на обед одним яйцом и супом. И поэтому от вина, словно от самых крепких напитков, кровь бросилась ему в голову. На свадьбе Анны «подавались самые затейливые блюда, корюшка в несравненном фритюре, рыба, выловленная в Женевском озере, и крем для плумпудинга, который мог повергнуть в изумление знаменитого доктора, составившего в Лондоне его рецепт». Если мы обратимся к роману «Кузен Понс», написанному приблизительно в это же самое время, то увидим, что Бальзак восхищался пищеварительными способностями немцев, которые много пили, оставаясь смирными и спокойными. «Нужно обедать в Германии и видеть, как одна бутылка сменяет другую. Это похоже на то, как одна волна догоняет другую на уютном пляже Средиземного моря. Содержимое бутылок исчезает так быстро, словно немцы наделены впитывающей способностью губки».
1 января 1847 года Бальзак устроил прием на улице Басс. Лора Сюрвиль хотела представить жениха Софи ее дяде, великому, известному писателю, всегда готовому выполнить любую прихоть своей племянницы «с присущей ему учтивостью».
По правде говоря, Лора рассчитывала с помощью лукавства и жизнерадостности брата немного растормошить и, возможно, подтолкнуть к принятию решения крупного лесоторговца, которому уже перевалило за сорок и который мог бы жениться на Софи. Но в девочке не было ничего, что могло бы привлечь к ней внимание, не говоря уже о назойливости ее матери, старательно соблюдавшей приличия и искоса бросавшей взгляды на дочь, умоляя ее быть полюбезнее со стариком. Свадьба так и не состоялась. Лесоторговец нанес обычный визит вежливости. Он не захотел связывать свою судьбу с девочкой, родители которой потакали всем ее прихотям и превозносили до небес ее достоинства. Родившаяся под счастливой звездой для отца и матери, которые все спускали ей с рук, эта девочка, выйдя замуж, могла принести мужу одно несчастье.
На свадьбе и на вечере знакомства Бальзак с пристальным вниманием наблюдал за пожилыми супругами. Совместная жизнь приносит страдание. Утратив способность любить, найдут ли супруги в себе силы поддерживать друг друга в трудные моменты? Или они становятся друг другу обузой, более тяжкой, нежели невежество, глупость, смерть?
На подобных приемах резко бросаются в глаза различия, даже в рамках одной семьи, между богатыми и бедными родственниками. «Есть женщины, которые озабочены тем, какой успех они произведут своими нарядами, и есть бедные родственники, чей куцый костюм навлекает на них позор». Есть «гурманы, думающие только о еде, и игроки, думающие только об игре. Все они, богатые и бедные, завистливые и любезные, философы и фантазеры, толпятся вокруг новобрачной, словно растения в корзине, которые обвивают редкий цветок. Свадебный бал — это общество в миниатюре».
Именно так Ева Ганская воспринимала Бальзака.
Бальзак покинул Париж 4 февраля. 6-го он приехал во Франкфурт. Они собирались провести в Париже два, возможно, три месяца. Ева взяла 7 тысяч франков, чтобы покрыть расходы: «Разве это много? Ты ведь насчитала вдвое больше». Конечно, это пока еще не слишком много, поскольку дети, Анна и Георг, должны иметь все, чтобы их семейная жизнь была по-настоящему счастливой. Оноре и Еве придется экономить. На ужин привратница будет готовить им рагу. Они будут редко покидать пятикомнатную квартиру, которую Бальзак снял в доме 12-бис по улице Нев-де-Берри, переименованной впоследствии в улицу Берри.
«Наедине друг с другом, не сдерживая более чувств, мы оба дадим волю нашим дурным характерам, и я тебя поколочу, а ты меня обругаешь».
Как только Ева оставляла детей одних и приезжала к Бальзаку, она тут же начинала подыскивать предлог для скорейшего возвращения. На этот раз она выдумала необходимость показаться врачу. Анна забеспокоилась. Она хотела иметь возможность в любой момент получать весточки от матери. Ева в свою очередь считала дни, остававшиеся до встречи с дочерью, которая составляла смысл ее жизни.
Ева непрестанно заботилась о своей репутации. Она даже не могла себе представить, чтобы кто-нибудь случайно увидел ее на террасе кафе. Последствия такой оплошности были бы просто катастрофическими. Итак, в Париже она вела унылое существование. Лишь один раз Бальзак видел, как она смеялась. Это произошло в театре «Варьете» на представлении «Всеобщего крестника»: «Как могла она так смеяться в отсутствие своей дорогой малютки?»
Иногда Ева соглашалась выходить в свет с Бальзаком. Они посещали концерты, Оперу, Итальянский театр, Салон 1847 года, где Делакруа выставил на обозрение публики шесть полотен, в том числе «Одалиску», хранящуюся ныне в Лувре, и несколько картин из марокканского цикла. Делакруа продавал картины больших размеров по 1500 франков.
По правде говоря, пребывание Евы в Париже началось с досадных неприятностей. Бальзак повез Еву в ее дом. У Евы сложилось четкое представление о замках, этих французских дворцах, которым подражала вся Европа. Она знала, что Франция буквально наводнена восхитительными дедовскими особняками в благородном стиле. Так почему же выбор Бальзака пал на этот чудовищный барак, похожий на складские помещения Санкт-Петербурга? Если бы не купол, который господствовал над зданием, можно было бы подумать, что ее взору открывалась фабрика. Покупая этот дом, Бальзак думал, конечно, о выгоде, вместо того, чтобы подумать об архитектурном убранстве или хотя бы об удобстве. Ева вошла, увидела, вышла. Одним словом, она кипела от негодования, и Бальзаку в очередной раз пришлось выслушать суровую нотацию.
Он защищался как мог: первоначальные потолки были скрыты подвесными, столяр должен был возродить старинные деревянные панели, окна и двери находились в плачевном состоянии, не говоря уже о лестницах, а еще требовалось вставить стекла, развесить зеркала, уложить битум… Короче говоря, оставалось начать и кончить.
Но доведет ли он до конца? Мастера-профессионалы за свои труды либо вовсе не получили денег, либо получили такие ничтожные суммы, что не могли больше верить Бальзаку на слово. Поставщики требовали, чтобы с ними расплачивались наличными. Зимой дом промерзал, ибо торговец углем отказывался отпускать товар в кредит, летом же превращался в раскаленную печь. Но можно ли в неотапливаемом помещении сохранить прекрасную мебель и картины?
