Нам известно об одном неоспоримом факте: Бальзак обратился к комиссару полиции, и тот принялся угрожать госпоже де Брюньоль тюрьмой. Если опять-таки верить Бальзаку, Луиза, представив себя на скамье подсудимых, превратилась в подавленное, жалкое существо. Пусть ее ждет тюрьма, она готова к испытаниям, она даже жаждет умереть. Она думала уже не о Еве Ганской, а о самой себе, ведь она в течение семи лет преданно служила Бальзаку, потому что любила его. Какова была ее цель? Показать сопернице, что ей лучше бы не наживать себе врага в лице Луизы де Брюньоль. Ева Ганская должна была уехать и никогда не возвращаться в Париж. И тогда жизнь на улице Басс потекла бы своим чередом. Луиза надеялась, что Бальзак останется с ней и они вместе состарятся, как мечтали в былые времена.
Испытывал ли Бальзак жалость к этой женщине, которой должен был все простить, поскольку она на самом деле любила его? Боялся ли он, как бы дело, переданное в руки правосудия, не получило огласки в парижских газетах? Догадывался ли он, что Луиза действовала не в одиночку, что за ней стояли Лора Сюрвиль и, возможно, госпожа Бернар-Франсуа де Бальзак? Не исключено, что именно они подстрекали ее сеять панику в рядах польского неприятеля.
Бальзак отозвал свою жалобу. Вернее, не явился по повестке, присланной судьей Аристидом Бруссе. В то же самое время он хотел получить назад копии писем, сделанные Луизой, иначе «это было бы равносильно смерти».
Бальзак решился сказать Еве о скандале только 13 мая, после своего возвращения из Форбаха и Франкфурта, где он простился с Евой и откуда не мешкая уехал. Несомненно, он обо всем узнал гораздо раньше, но не рискнул омрачать неприятностями пребывание госпожи Ганской в Париже. «Карга хочет, — писал Бальзак Еве Ганской в понедельник, 17 мая 1847 года, — причинить тебе неприятности в Польше. <…> Встанем же вместе на защиту наших жизней, как я пытаюсь защитить их здесь».
Вначале Бальзак изображал перед Евой Ганской оскорбленного человека, требовавшего возмездия: «Она будет обесчещена. Правосудие навсегда подрежет Карге крылья. Она подохнет».
Суд вынес решение провести обыск на дому у «подлого создания». Но Оноре, похоже, меньше боялся огласки содержания украденных писем, нежели возможных рассказов Луизы де Брюньоль о том, что значил для нее Бальзак в течение всех этих семи лет.
В письмах к Еве Ганской он пошел на попятную. Карга сменила гнев на милость. Она отдаст письма. Просто она выразила желание, чтобы Бальзак пришел за ними сам. «Она вручила мне письма, сказав, что любила меня больше жизни… Ей бы хотелось получить небольшой аванс в несколько тысяч франков».
На самом деле Луиза де Брюньоль оставила у себя три подлинника и все копии.
То, что Луиза де Брюньоль сменила гнев на милость, вовсе не принесло успокоения Еве Ганской. Деньги могут положить конец шантажу, однако они не способны избавить от домогательств любящей женщины. А то, что Бальзак поднял на ноги своего друга, комиссара полиции, следователя Гландаза и свою семью, стало причиной ненужной огласки.
«Она сумасшедшая, — отвечал Бальзак, — а сумасшедшим невозможно запретить предаваться безумству». На самом деле он сам был безумней в сто раз. Он хотел ехать в Россию искать царской милости, добиваться русского подданства и права жениться на Эвелине. «Итак, у меня созрел план продать дом и все мое барахло и стать учителем французского языка, танцев и хороших манер на Украине… Я поеду в Санкт-Петербург просить разрешения поступить на службу Его Величества, хотя бы даже в украинскую полицию».
«ПЛАМЕННЫЕ ПИСЬМА СЛЕДУЕТ ПРЕДАВАТЬ ОГНЮ»[54]
В начале августа 1847 года жизнь в Париже протекала без сколько-нибудь значительных для Бальзака событий. Его мозг совсем обленился. Иногда он устраивал для себя роскошные обеды и ходил на концерты итальянского травести, который превосходно подражал шведской певице-сопрано Женни Линд.
Акции Компании Северных дорог, куда он вложил часть «волчишкиной сокровищницы», продолжали падать.
Начиная с 25 июля 1847 года Бальзак больше не говорил Еве Ганской об украденных письмах. Он выплатил госпоже де Брюньоль 5 тысяч франков. Но обещал ей, безусловно, много больше. В ноябре 1847 года Луиза де Брюньоль смогла купить магазин художественных изделий в проезде Шуазель. В былые времена Бальзак часто занимал деньги у своей домоправительницы, иногда она вообще не получала жалованья и оплачивала его долги. В июне 1848 года он признает, что должен Луизе де Брюньоль 10 тысяч франков.
Вскоре Луиза де Брюньоль утешилась и остепенилась. 30 марта 1848 года она сочеталась гражданским и церковным браком с Шарлем-Исидором Седо (1794–1868), богатым буржуа, который имел, согласно Бальзаку, 15 тысяч франков ренты. Более того, он был влюблен в свою жену.
В парижских архивах мы нашли имена свидетелей, присутствовавших на свадьбе Луизы де Брюньоль. Со стороны невесты мы встречаем там всех родственников и друзей Бальзака: зятя — Сюрвиля, Теодора Даблена. Альфонса Лоран-Жана. А в глубине церкви сидела госпожа Бернар-Франсуа де Бальзак.
До 17 июля Ева Ганская не давала о себе знать. Не получая от нее вестей, Бальзак отважился написать Грингале и Зеферине. Ева ответила, что не считает себя связанной какими-либо обещаниями. «Постаревшая и уставшая», она жаловалась на некую «душевную болезнь», которая особенно проявлялась «в страхе перед чернилами». Иначе говоря, писать она будет редко и встретится с ним только через два года. Бальзак ответил ей: «За свою глупость я заслужил и не такого наказания, но я погибаю от тоски». 12 августа он окончательно впал в отчаяние. «Я бы благословил смертельную болезнь». Она посоветовала ему обратить свой взор на молодых и красивых женщин. Он повторил: «Я нуждаюсь в пожилой даме. Это жизнь. Это поэзия». Для него время остановилось в 1833 году, году их встречи. Ему всегда будет 34 года, а она навеки сохранит свой «ангельский характер».
23 августа Бальзак пообещал сжечь все письма Евы. Сделает это он 3 сентября. Он сохранит только «несколько цветов, лоскутки от платьев, пояса».
И тогда, даже не предупредив ее, 5 сентября 1847 года он отправился в Верховню.
Это было странное путешествие, которое он держал в тайне от всех, кроме сестры. Ей Бальзак сказал, что хочет отвести беду, грозящую Еве Ганской. «Он принял решение покинуть родину, если ему не улыбнется удача, и мы можем считать его конченым человеком», — писала Лора Сюрвиль.
Бальзак, словно рыцарь, уехал лишь затем, чтобы освободить свою даму сердца, «отвести беду, которую в России могут вызвать россказни госпожи де Брюньоль».
