Ознакомительная версия.
После этого мы с друзьями разделились, и дальше я отправился один. К вечеру добрался до хижины деда Гроздана. Рассказал ему историю, что приключилась вчера и сегодня, и уверил, что завтра придут к нам гости от братушек, и потому он должен замесить этой ночью хлеб из всей своей муки, которая была у него в хижине – около 10–12 ок, потому что завтра может прийти кто-то и попросить хлеба. Так и сделали. Всю ночь мы с ним разговаривали, а на заре двое детей, что жили с дедом Грозданом, вышли рано, чтобы дать сена овцам, и, запыхавшись, влетели в хижину и, перебивая друг друга, рассказали:
– Дед Гроздан, выйди, увидишь что-то, что спускается с Мургаша, не знаем, олени ли, буйволы ли, но потемнел весь путь с гор.
Я сказал деду Гроздану, что это и есть гости, которых я предсказал. Мы вышли, посмотрели, и что мы увидели! Действительно, дети верно сказали, что вся местность, что могли мы видеть, была покрыта войсками. От радости мне ничего не оставалось, как бежать навстречу нашим добрым милым братушкам, которые той холодной зимой, через глубокие снега, через сложнопроходимые Балканские горы прошли ради освобождения нашего отечества – Болгарии.
Я взял три лепешки из тех, что замесил ночью дед Гроздан, и побежал по долине и через полчаса приблизился к месту, где стояли братушки. Караул, стоявший у одного кустарника, увидев, что я иду к ним, сказал мне что-то по-русски, как я понял, это было – «Ты кто такой?». Я ответил им: «Я – болгарин, брат!», и он меня пустил. Подойдя к ним, я сказал: «Добро пожаловать, братушка!» Что мне ответили, не помню, поскольку я был увлечен и другими воинами, которые проходили мимо нас. Я дал им лепешек, что были с собой. Когда другие увидели, что у меня есть хлеб, они тоже подошли к нам, я разломил другие лепешки, чтобы дать каждому понемногу, но с трудом успел, остатки от разломленной и одну целую лепешку они вырвали у меня из рук, так что мне не удалось раздать понемногу как можно большему числу людей.
Я пробыл там еще немного, скоро все двинулись в путь. Я видел, что некоторые с трудом могли ходить, были сильно простужены. После этого я отправился за ними, и через полчаса они спустились в направлении села Елешницы. А я взял путь вправо к селу Желяве (своему селу). По пути встретил Атанаса Стойкова, который шел со своими овцами, рассказал ему обо всем, и тот от радости оставил овец и отправился вместе со мной. Мы приблизились к селу и увидели, что турецкая конница, стоявшая в Елешнице, сбежала и расположилась около села Столника.
Мы вошли в село, и я прямиком направился домой – корчма наша была полна людьми, вокруг тоже толпились соседи, все встречали меня словами «Добро пожаловать!», а я отвечал им: «Теперь никакого обмана, привел к вам наших долгожданных братушек, мы должны быть готовы к их встрече!» Так мы болтали и видели, что турки все еще крутятся около Столника, но уже собираются уходить оттуда. Между разговором я спросил деда Пешо, не знает ли он, где субаши (турок). Мне ответили, что вроде бы он с батраками ушел за дровами в монастырскую рощу. Я попросил Пенко Пискова и Величко Спасова пойти в рощу и, когда увидят там субаши, обманом или даже силой, пусть заберут у него оружие и приведут в село. Они отправились в рощу, нашли его, но не посмели ничего сделать и вместе с ним вернулись в село. Он понял, что оказался в ловушке, и прислал ко мне своего пастуха деда Малина спросить, как ему теперь быть, чтобы спастись от московитов. Я передал ему новости и посоветовал бросить оружие, сменить одежду на крестьянскую, чтобы стать похожим на болгарина, тогда, возможно, он будет спасен и не побит. Но он не сделал этого. В тот момент пришел кто-то из селян и сказал, что где-то между Елешницей и Желявой на холме стоит караул в несколько человек русских. Мы отправили одного человека сообщить им, что у нас в селе есть один «турок», и двое из них сразу же пришли. Большая толпа сразу же окружила их, и, перебивая друг друга, все наперебой старались сказать им: «Добро пожаловать, братушки!» В конце концов успокоились, предложили им вина, а они нас спросили:
– Айда, братушки, где тут у вас турок?
– Он тут, братушки, в деревне. Подождите еще немного.
Мы предлагали еще вина, но им не хотелось больше пить. В это время я отправил троих парней покрепче к турку-субаши поговорить с ним и предупредить, что, если он применит оружие для защиты, когда придут русские, чтобы ни один из русских не пострадал. Они сказали, что, если увидят что-то подобное, обезоружат его, ведь их трое. Вслед за ними пошли двое братушек в сопровождении двоих селян. Придя, они застали турка разговаривающим с теми парнями, что пошли раньше. Двое русских ударили о порог прикладами ружей и спросили: «Кто тут турок?» Турок как их увидел – застыл на месте и не знал, что ему делать. Они (русские) вошли, забрали оружие, связали его же поясом и сказали: «Вперед!», несколько раз толкнув его, ведь оказалось, что изъятое ружье было украдено у их братьев в Плевне. Пока они шли через село, и стар и млад выходили посмотреть, как ведут связанного турка.
Всем селом мы собрались около корчмы, куда пришли двое русских со связанным турком. Приближаясь к нам, он, видимо ожидая от нас помощи, крикнул: «Тоне, батюшка, с Богом!» Братушки толкнули его и сказали идти вперед. Потом мы узнали, что с ним ничего не сделали, он был отправлен слугой в Россию.
В тот же день к вечеру в наше село пришло примерно 200 кавалеристов. Мы встретили их с большой радостью и разместили переночевать в селе, а сами не сомкнули глаз. Один раз поздно ночью я шел к командующим и в снегу заметил ружье – решил, что это братушки потеряли, отнес им. Они мне ответили: «Это мартинка – турецкая. Пусть она будет вашей». Я обрадовался и поблагодарил. Потом, в 1885 г., я подарил это и еще два ружья, саблю и 300 патронов македонскому комитету[207].
Утром мы были рады им услужить, насколько это было в наших силах. После полудня в наше село прибыла пехота, около 3–4 тысяч человек. Солдаты расположились кто как смог, снесли плетни, развели огонь, разогрели котлеты, согрели чай, собрались покупать сено, ячмень и овес для конницы, овец и поросят на мясо и проч. На все это мы смотрели с радостью и говорили: «На здоровье, братушки, халал да ви быде[208], за то, что избавили нас от турок». Одну нашу свинку, которая никак не давала себя поймать и заколоть, они пронзили штыками. Поймав ее наконец, не разделывая, а лишь отрезав лопатки, прямо с шерстью отправили на огонь запекаться, и каждый как мог, скорее хотел наесться.
Но это их расположение продлилось недолго – вышел указ о немедленной отправке в Горни Богров, где турецкие войска начали бои. Мы лишь видели, как они положили ружья на плечо и отправились. Побросали все, что готовили, чтобы поесть и выпить, – готовый чай пролился, а они ушли. К вечеру осталось лишь несколько человек из кавалерии и их командование. В то же время отправилось и несколько пушек. Бой начался вечером и продолжался до вечера следующего дня. Жители сел Долни Богров и Яна мало-помалу, кто мог, сбежали в наше село. Громыхали пушки, выстрелы, около 40 человек раненых пришли к нам в село. Нами овладел трепет, и мы не знали, что делать. Так провели ту ночь, а утром пришло известие, что Бог помог братушкам, они отразили нападение турок, и те бежали до самой Софии, не останавливаясь. Утром наши спасители вошли в Софию тихо и мирно, не застав в городе ни одного турка. Конница, которая была оставлена у нас, простояла еще где-то дней восемь, а потом отправилась в Софию.
Во дворе я собрал оставшееся сено, 3–4 телеги, а после этого пешком с посохом пошел в Софию. Подойдя к селу Горни Богров, я увидел в окрестностях, где происходила битва, вдоль дороги разбросанные и уже раздувшиеся трупы турок. Оказавшись там, где чуть было не погиб от рук башибузуков-черкесов, когда они отняли у меня коня, я приостановился и присмотрелся внимательнее к этой падали вокруг и сказал сам себе: «Боже милый, вот я и отомстил туркам, вместо моих костей гниют здесь тела 1200 врагов болгар». Это число было верным, поскольку, когда через месяц селяне с деревянными крюками волочили их, собирая в одну яму, во временном тогдашнем управлении заявили, что там было 1200 человек.
Я прибыл в Софию, турок уже не было, я видел болгар и наших братьев-русских. Лавки и дома тут в конце концов растащили: наши болгары, из города или ближайших сел, кинулись за добычей, кто что нашел, чтобы прибрать. Я пробыл здесь, в Софии, около 6–7 дней, за это время я смог купить подешевле у братушек, которые продавали и открыто и из-под полы, бакыр[209] примерно на 40 ок, около 30 кусков коровьих шкур, саблю, по поводу которой мы ссорились с Иваном, зятем деда Пешо, и один револьвер, который я храню до сих пор. Потом я вернулся в Желяву, где и остался, занявшись своим старым занятием – держал корчму, занимался земледелием. Спустя какое-то время был избран окружным советником.
Ознакомительная версия.
