Ознакомительная версия.
Квартира великого князя была в те дни в часе или получасе от Свиштова по дороге к Тырново, в одной долинке – Царевец ли она называлась, не помню, но там пришло известие, что Никополь взят, был совершен молебен. Великий князь поздравил собравшиеся там войска с победой под Никополем.
И в тот же день, максимум – на следующий, главная квартира тронулась по дороге к Тырново. Мы достигли села Иванче и там переночевали. Полковник Паренсов мне сказал побеспокоиться о еде. Не помню, что я нашел, но надо было взять еще и одну оку масла. Какой-то молодой болгарин принес мне его, а как я спросил, сколько оно стоит, сказал, ничуть не смущаясь, что хочет 30 грошей. Я ответил, что до сих пор никогда не слышал, чтобы ока масла продавалась за 30 грошей.
– Скажи мне, – произнес я, – сколько возьмешь, чтобы я заплатил.
Он ответил:
– Меньше нельзя!
– А продавал ли ты до сих пор по 30 грошей оку масла, что сегодня хочешь столько?
– Само собой продавал, – говорил селянин, – вот, тот день, как шли богатые люди, и закончилось масло, дали по 25 грошей. Его сейчас совсем нет, потому хочу за него по 30 грошей.
«Ну, – сказал я себе, – теперь я попал. Меня засмеют эти люди, если скажу им, что дал 30 грошей за оку масла». Делать было нечего, взял масло и сказал Петру Делиминкову:
– Вот, Петр, видишь ли? Если бы на нашем месте были турки, тот болгарин бы не посмел хотеть столько денег, зная, что получит взбучку. Но сейчас хочет.
Дянко Цокова отправили в село купить что-нибудь поесть, но и он вернулся, не взяв ничего, поскольку было дорого. Кое-как мы провели ночь, а на другой день вновь отправились в путь. Жестоко пекло солнце. Оба жеребца, которые тянули коляску великого князя, – черные как вороны, были в пене, поскольку дорога шла вверх, на подъем. Но еще немного, и вот – мы вышли на пригорок напротив Росицы. Туда, где на дороге был курган, насыпанный в древности. Смотрим, справа на дороге довольно большая толпа. Впереди идут священники, два или три их было, с крестами в руках, произнесли молитву и отошли назад. А великий князь поднялся на курган и около четверти часа оттуда рассматривал окрестности, поскольку оттуда было видно все течение реки Росицы к старому Текюпу, Полиакриште, Раховице и узкие горные проходы по Янтре от Самоводене к Тырново.
Вновь тронулись, но не помню, в тот же день достигли Тырново или переночевали в Полиакриште. Помню лишь, что господин Иван Бобреков[228] ездил на белом жеребце, и как только почти дошли до Тырново, свернули налево по дороге, пошли вдоль реки и обогнали свиту великого князя. Остановились там, около церкви, где юноши из школы ждали и пели. Великий князь пошел прямо в церковь, где состоялся молебен, и оттуда направился в свою квартиру. А мы устроились за Марно полем на пустом месте в винограднике.
Я забыл, в какой день это было, отправил нас один казачий полковник Артимонов[229]. Полковник Паренсов, Артимонов и я с ними и одним эскадроном казаков отправились осмотреть местность от села Кесарово по дороге через лес к турецкому селу Синджирли-бунар.
Прибыли в Кесарово – от Козареваца до Кесарово были расположены русские войска: кавалерия, артиллерия и совсем немного пехоты. Но что это за войска, какие полки, какая кавалерия – ничего не помню! Тронулись по дороге от Кесарово, достигли первого села, остановились, и нас встретили четыре-пять турок хлебом-солью. Мы остановились и заговорили, есть ли рядом турецкие войска. Сказали, что не ходили никуда, потому не знают, есть или нет… Пока мы их расспрашивали, приготовился крепкий кофе. Мы выпили предложенный кофе с турецким «буюрун»[230] – пожалуйста.
Я пил кофе, но все смотрел, с какого пригорка грянут ружья и мы падем мертвыми. И увидел в часе пути на одной горке нагруженные телеги. Понял, что это не что иное, как беженцы. По турецкому обычаю, или, лучше сказать, по Корану, мусульман во время войны охватывает большой ужас, если не нагрузят телеги, чем могут, и не уйдут из дома в бега. Не менее 40 шагов должно тебя отделить от твоего жилища, и тогда можно вернуться. Да посмотрел на соседний холм – на широкой поляне было до двухсот телег, и мне пришло на ум, что это – турецкие беженцы. Спросил обоих турок, на той поляне что за телеги?
– Не знаем, – сказали турки.
И мы отправились уже вперед, осмотреть дорогу к Осман-пазару, нет ли где турецких войск. Перед отъездом полковники стали давать за кофе бакшиш[231] – кто серебряный рубль, кто половину, да и я бросил полрубля и сказал полковнику Паренсову, что вернемся сюда, тут дело не чисто. Турки нам лгут, что не знают ничего и никуда не ходили. Это ложь. Вернемся, что потом к тому же это удобно: легко узнаем, есть турецкие войска или нет.
Полковник Паренсов хотел вернуться, но казачий полковник не желал. Настаивал на том, чтобы шли вперед. Я им сказал, что, если они отправятся, пойдем, но, если турки где-нибудь вылезут из леса и нас завалят, я не буду ни в чем виноват. Тронулись вперед, все по верху, по дороге, и спустя час достигли поляны. Она была четверть часа в ширину, немного низкой, впереди тут и там виднелись люди, будто караул, но они едва показывались из-за холма. Мы вели с собой одного турка. Остановили его и спросили турка, что за люди впереди нас. «Не знаю», – сказал турок. Справа от дороги были другие турки, и наши отправили турка узнать, что там, за пригорком. В это время из-за холма появились четыре всадника, каждый на расстоянии ста шагов друг от друга. Только увидев нас, остановились, как это принято у постовых. Полковник Паренсов сказал мне:
– Иди посмотри, кто это.
Я уже хорошо понял, что это турецкие всадники, но не мог ничего поделать. Я не хотел показаться начальству трусом, но и жизнь мне была мила. Я тронул поводья, но едва сделал 200–300 шагов, как полковник Паренсов крикнул, обращаясь ко мне:
– Панайот, Панайот, вернись! – и махнул рукой.
Я вернулся и подумал: «Еще поживем». Как только я прибыл к ним, мы обернулись посмотреть на турок, потому что откуда-то, где были всадники, прогремела пушка, и одна граната прожужжала над нами. Небольшая пушка, старая, но с жужжанием гранаты мы дали галопа назад, видели бы, как бежали кони! И дорога была пустой, но тесной, мы не помещались. Когда прибыли в село, где пили кофе, никого там не было видно. Да и было ли у нас время смотреть, где наши товарищи по кофе? Как ветер мы пролетели по дороге, и только начав спускаться к Кесарово, остановились и пошли ходом.
После полудня достигли Лясковца – голодные. Другая дорога не заходила в Лясковец, но у меня в этом селе был хороший друг – Калчо Пасков, с которым мы долгое время совместно работали в Белграде[232]. Спросил о его доме – мне показали. Только вошли во двор, вот Калчо и его брат Энчо, оба оказались дома. Тотчас нас позвали в дом Энчо на верхнем этаже и хорошо угостили – по-лясковски: вино принесли в белом медном котле, и за трапезой мы сидели более получаса. Полковник Артамонов сказал: «Давайте пойдем!» Я ему: «Давайте посидим еще!» Но тот ответил, что есть дела, потому он пойдет. Я тогда нашел предлог остаться, сказав полковнику, что сейчас есть возможность с этим человеком отправить домой деньги, поскольку Калчо поедет в Белград, и он очень легко сможет сделать это для меня. Калчо с легкостью принял те 25 наполеонов, что я дал ему для отправки домой, хотя они были и смешны для женских капризов. Но лучше поздно, чем никогда, говорит пословица.
Как полковник уехал, я остался и вечером же прибыл на Марно поле в виноградник, туда, где была моя палатка. Полковник Артамонов писал рапорт в штаб и описывал, что мы видели, кто там был, на каком расстоянии находился турецкий авангард от наших войск. А полковник Паренцов[233] меня заставлял получить черкесскую форму и оружие, дабы ходить с ним. Я ответил ему, что оружие имею, а черкесскую форму ненавижу, поскольку нам, болгарам, черкесы осточертели. Не знаю, что подумал полковник Паренцов, на следующий день оказалось, что его с этой должности сняли и на его место назначен полковник Артамонов. И принялся полковник Артамонов нами распоряжаться. Полковник Паренцов попросил взять меня с собой, но на это полковник Артамонов ему ответил, что я нужен тут, в штабе, и не могу без приказа покидать штаб-офицера. Я остался. А куда поехал полковник Паренцов, не знаю.
В это время я попросил Петра Делиминкова украсть коня из постоялого двора в Тырново под предлогом, что напоит его, вывести с постоялого двора, и будто бы забыв, на каком дворе взял, оставить коня у нас. К несчастью, конь был вьючный. Но Петр нашел ему седло, устроил его так, что Петр уже не смог и сам понять, его ли это конь.
После того мне приказали отправиться с несколькими моими парнями и одним казаком до ближайших к Хаинбоазу[234] деревушек, к старейшинам сел, чтобы они дали людей починить дорогу от Плачково до Хаинето[235]. С этой целью следом за нами – и пионерскую роту[236] – пробить каменистые места. Я отправился из Тырново до Хаинбоаза. Я тронулся из Тырново в Хаинбоаз, разослав парней побыстрее собрать людей из окрестных деревушек и привести их. Сам я остановился в Хаинето и повел людей из Злати-рыта. Дорогу починили до устья ущелья. Прибыли и пионеры. Я спросил их начальника, есть ли еще работа.
Ознакомительная версия.
