Любая централизация сопровождается усилением института государства. Это касается не только взаимоотношений центра и регионов, но и взаимоотношений государства и бизнеса. Здесь можно вспомнить знаменитое дело ЮКОСа, которое стало символом существенного снижения возможностей бизнеса влиять на политику. Государство показало, что стремится жестче контролировать стратегические отрасли экономики, от которых зависят поступления в бюджет. Государство в двухтысячные годы в целом становится ключевым агентом изменений. Оно пытается замкнуть на себе ключевые рычаги влияния на все политические и экономические преобразования.
Есть большое обследование переходных экономик (России и еще 27 стран), которое называется «Business Environment and Enterprise Performance Survey» (BEEPS). Европейский банк реконструкции и развития проводит его среди руководителей предприятий раз в несколько лет. В этом обследовании есть набор вопросов, которые повторяются из раунда в раунд. Один из них касается оценки инвестиционной среды. Там около 20 параметров, по которым оценивается инвестиционная среда: регулирование рынка труда, налоговое регулирование, функционирование судебной системы, уровень коррупции и так далее. И вопрос формулируется примерно так: «Насколько сильно данный фактор создает проблемы для бизнеса в вашей стране?» В 2005 году примерно по половине параметров оценки в России были лучше, чем в среднем среди других переходных экономик. А в следующем раунде в 2009 году оценки в России были лучше средних лишь по двум параметрам, по всем остальным они были хуже. Это одна из иллюстраций ухудшения условий для ведения бизнеса во второй половине двухтысячных.
Еще есть обследование «Doing business», которое до недавнего времени проводил Всемирный банк. Там иная методология — берутся 10 процедур, которые необходимы для открытия бизнеса (получение разрешения на строительство, подключение к электричеству и так далее), и оцениваются издержки на их прохождение по деньгам, времени, числу процедур в каждой стране. Далее составляется общий рейтинг. Так вот, к 2011 году Россия в этом рейтинге оказалась на 120 месте. Это уже не опросные, а объективные данные.
4.2. «Не трогайте наши нулевые! Мы их мифологизируем»
ОШИБКИ В ВОСПРИЯТИИ НУЛЕВЫХ
Яна Лукина, журналист
В 2020 году прошло ровно десять лет с конца нулевых — то есть они уже могли вернуться в моду и снова войти в ротацию. И тут случилась пандемия, все начали сильно страдать. И логично, что возникает эскапизм: люди начинают вспоминать нулевые, романтизируют их, забывают про все плохое из той эпохи.
Я думаю, что нам всем свойственно немного ностальгировать по десятилетиям, в которых мы не жили, — но которые определяли то время, когда мы появились на свет. Мне кажется, что родившиеся в девяностых точно так же ностальгируют по восьмидесятым (или, по крайней мере, ностальгировали пару лет назад). Был этот бум, когда вышел сериал «Очень странные дела» и когда в принципе много чего снималось в эстетике восьмидесятых. И в моде этот тренд тоже себя показывал — например, большими плечами на платьях. Ты чувствуешь какую-то особую связь с десятилетием, в которое ты вообще не жил — но про которое тебе нравится думать как про что-то, что ты понимаешь и знаешь. Конечно, мы, миллениалы, сильно романтизируем восьмидесятые. Хотя понятно, что на самом деле восьмидесятые — это не только заигрывание с НЛО, которое было в кино. Восьмидесятые — это, знаете, еще и СПИД.
И то же самое с нулевыми: отношение зумеров к ним может неоднозначно восприниматься людьми постарше. Потому что для кого-то нулевые — это Бритни Спирс с пирсингом в пупке, а для кого-то — теракты в Москве и Беслане. То есть ты уже не можешь сказать, что нулевые были совсем беззаботным временем. Жестокое было время, на самом деле. Но если ты не жил в нем полноценно, то можешь довольно спокойно романтизировать. И я считаю, что это вполне себе адекватный подход. Наверное, это лучше, чем сидеть и страдать о том, как все было тяжело. Пусть нулевые будут такими романтизированными в представлении зумеров — это нормально.
Елизавета Чепрасова, модный редактор
К моде нулевых возвращаются не постоянно. Нам сейчас кажется, что все говорят о ней, и это правда. Она и в отголосках, и в музыке, и на модных показах — везде-везде. Но по факту очень многие дизайнеры обращаются и к более поздним периодам.
Мода, модная индустрия и модное сообщество — настолько сложная система, что движение одного маятника неизбежно приводит к движению другого. Если возникли подвижки на подиумах — их подхватывают фэшэнисты. Возникли подвижки в стрит стайле, в уличной моде — они тоже найдут свое отражение на подиуме. Мода — это очень живая, очень подвижная система, где все элементы влияют друг на друга. Более того, на моду влияют культура, фильмы, музыка, социальная обстановка, экономика. В общем, очень много всего. Поэтому дело не в том, что подиумы, дома моды или дизайнеры нам сказали, что нулевые — это классно. Эта эпоха сама подготовила нам почву для того, чтобы мы вернулись к ней, к этой эстетике. Плюс не стоит забывать, что нулевые гораздо более разнообразные, чем мы себе представляем. Мы не вернулись к ним полностью, а забрали только самое интересное, самое «вкусное» — то, что пережило антитренды. Потому что в свое время иконичные наряды нулевых, такие как Бьорк (исландская певица и актриса, популярная в нулевые — прим. составителей) с лебедем на шее, считались диким антитрендом. А сейчас это просто икона, бомба — и все на это молятся.
Кстати, на волне ностальгии по нулевым мы сейчас с моей подружкой Настей делаем глянцевые клубы, бранчи. Это именно то, что продает настроение, продает атмосферу и возвращает нас в состояние комфорта и полного детского раскрепощения. Мы придумали это потому, что в этой эпохе нам самим ментально комфортно. Мы ее идеализируем. Мы не помним о сложностях, которые там были, она кажется нам волшебным мирочком.
Елена Омельченко, социолог, директор ЦМИ НИУ ВШЭ в Санкт-Петербурге
Вероятнее всего, эпоха «сытых нулевых» каким-то образом зафиксировалось и у родительского поколения. Тут мы говорим о людях, которым тогда было 20—25, 30—35. А вот те, кому было 10—12 или даже меньше, этот период, наверное, запомнили по-другому, потому что для них это было время формирования ценностей. Дело в том, что если подходить с точки зрения поколенческого анализа, то мы выделяем так называемый формативный период взросления человека. Он, как правило, приходится на второе десятилетие, скорее даже на его начало — 11—14 лет. В этот период происходит формирование иерархии ценностей, формирование
