очень просто – нам велели, картины прислали, мы развесили и открыли. А тогда на вернисаж в музее скопилось огромное количество народа. Открытие задерживалось. Приглашенные начали перешептываться: «Отменили, отменили, не будет никакого Пикассо!» И тогда Илья Эренбург вышел и сказал: «Господа, вы ждали этой выставки двадцать лет, подождите еще двадцать минут». Все облегченно вздохнули, поняли, что все-таки откроют. Вот такая история.
На той самой первой выставке в Москве самого Пикассо не было. Он не приехал. Более того, Пикассо в СССР вообще никогда не приезжал. И так получилось, что лично я с ним не была знакома. Не случилось, увы. Общались мы с Пикассо только через Лидию Николаевну Матисс (Делекторскую), через Илью Эренбурга, который, конечно, знал Пикассо лично. Зайдешь, бывало, к нему в гости и услышишь: «Как-то у Пикассо…»
А в 60-м году состоялась еще одна выставка Пикассо. Ее мы уже провели по собственному желанию, нам никто не предлагал. И стали проводить его выставки каждые десять лет. У нас было много материала. Да и в постоянной экспозиции Пикассо присутствовал все время.
Мы тогда очень много сделали для популяризации в СССР современного западного искусства. Думаю, мы и вправду были, если можно так сказать, «особым» местом. Как только появлялась «опасная» выставка, так кто-то говорил: «А давайте ее сделаем в музее зарубежного искусства. Зарубежное же! Да и вообще, кто их там знает, что они делают в своем Пушкинском? Никто не придерется». Третьяковка в силу своего статуса многого не могла. И Академия художеств тоже. Другой уровень.
А мы не просто могли. Мы хотели. И нашим «хотим – можем» все пользовались. Вот и все.
А в 1960 году меня командировали на Венецианскую биеннале. На целых пять месяцев, с выставкой советских художников. Помню работы Яблонской, отличную подборку военного плаката… Наш павильон был в ужасном, просто в разгромленном состоянии. Мне, правда, деньги выделили на ремонт. А дальше – все сама. Я наняла контору, услугами которой на биеннале пользовались, они нам все сделали – за две недели отреставрировали весь павильон. И мы провели отличную выставку. Даже получили приглашение поехать с этой выставкой в Югославию. Но я уже не могла – были всякие проблемы: домашние, служебные. И я вернулась в Москву. А выставка поехала дальше.
На биеннале было интересно работать. Открыла для себя целый ряд художников, искусство которых я до этого не видела и не знала. Первые места получили в основном художники-абстракционисты. В 1960 году был самый расцвет абстракции, особенно американской. Я даже побывала в мастерских художников. Очень помогал наш посол Козырев, эдакий «старый кадр», из потомственных дипломатов. Одна из его дочерей потом работала у нас в музее. Он дал мне машину, со мной ездили его дочери и жена. А я им все рассказывала и объясняла. Попробуй объездить всю Италию за пять месяцев, да еще работая. Только вокруг Рима находится огромное количество замечательных памятников, без машины, конечно, посмотреть все было невозможно. Я приезжала в Рим на пару недель, а потом возвращалась в Венецию. Мне было очень интересно. Я за эти месяцы много городов посмотрела. И это был живой материал, живое искусство в аутентичной среде – будь то церковь или часть дома. Увидеть произведение искусства «на своей почве» очень важно.
Директор Пушкинского музея
Так я и работала в своем музее. И даже не думала, что однажды его возглавлю. Это было очень неожиданно. Ведь я никогда не занимала никакой административной должности – я не была заведующим отделом, главным ученым секретарем. У меня не было никакого, что называется, положения. Я была старшим научным сотрудником отдела зарубежного искусства. И все.
В октябре 1960 года я вернулась из Венеции в Москву, а в начале января 1961-го меня вызвал наш директор Александр Иванович Замошкин и сказал: «Ирина Александровна, я ухожу на пенсию. – Он к тому времени пережил тяжелые проблемы с сердцем. – Мне нельзя больше работать. Я поговорил с Борисом Робертовичем Виппером, с Андреем Александровичем Губером (главным хранителем музея), и мы решили предложить вас на должность директора». Я отвечаю: «Бог с вами, Александр Иванович, какой же я директор, у меня нет опыта работы даже ученым секретарем». Я ему сказала, что совсем не вижу себя на этой должности, и попросила разрешения подумать. Он согласился, а сам поговорил с моим мужем. А потом один человек неожиданно ускорил принятие мною решения. Фамилия у него достаточно редкая – Нерсесов. Он был искусствоведом, работал в музее, здесь же работала и его жена. Я как-то с ним поделилась: «Коль, а я даже не представляю, что делать. У меня нет никакого опыта работы с людьми. Я никем не руководила. Никогда». А он мне отвечает: «Нет, я вижу, что у тебя есть желание заниматься организацией, идеи всякие продвигать». А потом он произнес фразу, которая меня и сподвигла. Он сказал: «Ты попробуй! Не получится, так откажись! Старшим научным тебя всегда возьмут!» Эта фраза произвела на меня ошеломляющее впечатление. Я подумала: «Ну, наверное, не выгонят, если у меня не получится». Хотя могли, конечно, и выкинуть. Так оно и бывает. И пришло решение. На всю жизнь. С февраля 1961 года я начала работать директором музея. И оставалась на этой должности до 2013 года.
А Евсей Иосифович сказал только одно: «Попробуй. Быть может, у тебя и получится». Я уже говорила, что он был очень равнодушен к вопросам карьеры. Да и вообще человек замкнутый. Впрочем, наша семейная жизнь к этому располагала. Возникла серьезная проблема с нашим сыном. Он очень переживал по этому поводу в определенный момент и замкнулся, когда понял, что сын нездоров. Словом, он не сказал мне ни однозначного «да», ни «нет».
«Ну какая еще „Джоконда“! Можно себе представить, во сколько это обойдется. Безумные деньги. Где они у государства?..» – думаю, примерно так я в то время и размышляла. А в 1974 году промелькнула в прессе информация, что «Джоконда» экспонируется в Японии. И тут я сообразила, что, наверное, летела картина через Москву. А как еще в Японию? Не через Америку же. Так оно и оказалось. И я подумала, что, скорее всего, и назад полетит через нас. А раз так, то нельзя ли ей в Москве сделать пересадку? С недолгим пребыванием на нашей российской земле. И как только эта здравая мысль пришла мне в голову, я, не раздумывая
