и сдержанный до сих пор голос зазвучал.
— Не позволю-с! — крикнул он вдруг, изо всей силы стукнув кулаком по столу, — слышите вы это, Порфирий Петрович? Не позволю!» (VI, 263–264).
Глава девятая. «НАЦИОНАЛЬНАЯ, РУССКАЯ МЫСЛЬ ЗАЯВЛЕНА ПОЧТИ ОБНАЖЕННО»
«Война и мир» — «капитальная вещь»
Ф. М. Достоевский
Из «Записной тетради». 1876 г.
Ф. М. Достоевский. Фотография В. Я. Лауфферта. 1872
«Прекрасное в веке: Пиквик (роман Чарльза Диккенса «Записки Пиквикского клуба». — В. Р.), «Notre-Dame», «Miserables» (романы Виктора Гюго «Собор Парижской Богоматери», «Отверженные». — В. Р.) Первые повести Жорж Занда (Жорж Санд. — В. Р.), лорд Байрон (хромая нога), Лермонтов, Тургенев, «Война и мир», Гейне, Пушкин. Вальтер Скотт. Вальтер Скотт не легитимист, а осмысленное, высшее сердечное примирение после ненависти к прошлому» (XXIV, 133).
Достоевский оказался одним из самых доброжелательных и скрупулезных читателей романа «Война и мир». Свидетельство тому — его настойчивость, когда он жил за границей, в поисках тех номеров «Русского вестника», где печатался роман Толстого.
Из письма Ф. М. Достоевского — А. Н. Майкову
18 февраля (1 марта) 1868. Женева
А. Н. Майков. Худ. Василий Перов. 1872.
«Прислали мне сюда из Редакции 1-й № «Русского вестника». Прочел от доски до доски. Вашего нет, — должно быть, Вы или опоздали или для скрашивания февральской книжки Вас берегут, а в 1-й Полонский (стихотворение премилое) [ «Вакханка и сатир». — В. Р.] и Тургенев с повестью весьма слабою («История лейтенанта Ергунова». — В. Р.) Прочел разбор «Войны и мира»*. Как бы желал всё прочесть. Половину я читал. Должно быть, капитальная вещь, жаль, что слишком много мелочных психологических подробностей, капельку бы поменьше. А впрочем, благодаря именно этим подробностям как много хорошего» (XXVIII2, 258–259).
Из письма Ф. М. Достоевского –
Николаю Николаевичу Страхову
6 апреля 1869 г. Флоренция
«…Я бы желал иметь несколько книг, которых я до сих пор еще не читал, а именно: «Окраины России» Самарина и всю «Войну и мир» Толстого. «Войну и мир» я, во-1-х, до сих пор прочел не всю (о 5-м, последнем, томе и говорить нечего), а во-вторых, и что прочел, то — порядочно забыл. Итак, если возможно (не торопясь) выслать мне эти две книги, на мой счет, преспокойно взяв их у Базунова в кредит […] Вы вот спрашиваете в письме Вашем, что я читаю. Да Вольтера и Дидро всю зиму и читал. Это, конечно, мне принесло и пользу и удовольствие, но хотелось бы и теперешнего нашего. Окончание моего «Идиота» я сам получил только что на днях, особой брошюркой (которая рассылается из редакции прежним подписчикам). Не знаю, получили ли Вы?» (XXIX1, 23).
Из письма Ф. М. Достоевского — Н. Н. Страхову
10 января 1870 г. Дрезден
«Кроме того, на кредит тоже буду просить Вас выслать мне через Базунова 6-ю часть Льва Толстого («Война и мир»), о которой я читал в газетах. Очень прошу, и если возможно, то не откладывая» (XXIX1, 101).
Из письма Ф. М. Достоевского — Н. Н. Страхову
26 февраля 1870 г. Дрезден
«Итак, жду Вашего ответа и, кроме всего этого, имею до Вас величайшую и неотступнейшую просьбу: если возможно, вышлите мне, на будущий кредит (так же, как Вы высылали мне «Войну и мир»), книжку Станкевича о Грановском. Окажете мне этим огромную услугу, которую век буду помнить» (XXIX1, 101).
Достоевский высоко оценил роман Толстого «Война и мир», но при этом не склонен был абсолютизировать заслуги Толстого как гения, как посланника, несущего новое слово России и человечеству. Таковым новым словом для него было творчество Пушкина. Позже Достоевский скорректирует свою позицию при анализе сцены христианского примирения Каренина и Вронского во время болезни Анны, признав всемирную значимость подлинно христианской позиции Толстого-художника.
Из письма Ф. М. Достоевского — Н. Н. Страхову
26 февраля 1869 г. Флоренция
«Я хочу сказать, что у нас критик не иначе растолкует себя, как являясь рука об руку с писателем, приводящим его в восторг. Белинский заявил себя ведь не пересмотром литературы и имен, даже не статьею о Пушкине, а именно опираясь на Гоголя, которому он поклонился еще в юношестве. Григорьев вышел, разъясняя Островского и сражаясь за него. У Вас бесконечная, непосредственная симпатия к Льву Толстому, с тех самых пор как я Вас знаю. Правда, прочтя статью Вашу в «Заре»*, я первым впечатлением моим ощутил, что она необходима и что Вам, чтоб по возможности высказаться, иначе и нельзя было начать как с Льва Толстого, то есть с его последнего сочинения. (В «Голосе» фельетонист говорил, что Вы разделяете исторический фатализм Льва Толстого. Наплевать, конечно, на глупенькое слово, но не в том дело, а в том: скажите, откуда они берут такие мудреные мысли и выражения? Что значит исторический фатализм? Почему именно рутина и глупенькие, ничего не замечающие далее носу, всегда затемнят и углубят так свою же мысль, что ее и не разберешь? Ведь он очевидно что-то хочет сказать, а что он читал Вашу статью, то это несомненно.)** Именно то, что Вы говорите, в том месте, где говорите о Бородинской битве, и выражает всю сущность мысли и Толстого и Вашу о Толстом. Яснее бы невозможно, кажется, выразиться. Национальная, русская мысль заявлена почти обнаженно. И вот этого-то и не поняли и перетолковали в фатализм! Что касается до остальных подробностей о статье, то жду продолжения (которое до сих пор еще не дошло до меня). Ясно, логично, твердо-сознанная мысль, написанная изящно до последней степени. Но кой с чем в подробностях я не согласился» (XXIX1, 16–17).
* Статья П. К. Щебальского «Война и мир, соч. графа Толстого. Москва, 1868 г. Томы I, II и III» и отрицательный отзыв Н. Н. Страхова на эту статью, представляющую собой по сути пересказ романа.
Конец Бородинского сражения. Худ. Василий Верещагин. 1900
** «Источники жизни (как отдельных лиц, так и целых народов) гораздо глубже и могущественнее, чем тот сознательный произвол и сознательное соображение, которыми, по-видимому, руководятся люди. Подобная вера в жизнь, — признание за жизнью большего смысла, чем тот, какой способен уловить наш разум, — разлита по всему произведению Толстого, и можно бы сказать, что на эту мысль написано все это произведение» [25].
В своем письме Достоевский поддержал точку зрения Страхова и со всей определенностью заявил, что в романе Толстого «национальная, русская мысль заявлена почти обнаженно».
Из письма Ф. М. Достоевского — А. Н. Майкову
12 февраля 1870 г. Дрезден
«И не понимают, что сами виноваты! А между тем
